Дэниел Абрахам - Живая бездна

Путаница вырастала из метафор психических заболеваний. Остальные думали об исследованиях как о сборище людей на грани аутизма, и хоть несколько человек, попадающих в этот спектр было — Оусли из химической сигнализации, Арбрехт из моделирования — они не были созданы такими специально. Свои диагнозы они принесли в комплекте с собой. Другой ярлык — социопаты — был ближе к истине, хотя я уверен, что некоторая разница всё же присутствует.

Я помню, каково это, волноваться за людей. Моя мать. Сэмюэль, парень двумя годами старше меня, который стал моим первым любовником. Аарон. Я помню, как сильно меня заботило, всё ли у них хорошо, не страдают ли они, что они обо мне думают. Помню, как оценивал самого себя сквозь призму мнения окружающих меня людей. Моя ценность определялась извне, моим представлением о том, как я выгляжу в глазах других. Это потому, что мы, в конце концов, социальные животные. Взаимосвязь эмоций и представлений. Помню это, как мог бы помнить о песне, что знал когда-то, забыв её мелодию.

Куинтана сломал мне нос.

Это было в разгар утра, как у нас в комнате называлось это время, и Брауна, с его драгоценным терминалом, прижатым к груди, охрана снова увела из комнаты. Мы с Альберто гуляли, совершая медленный круг ради простого удовольствия почувствовать своё тело в движении. Я только добрался до самого дальнего от отеля угла, как к нам подошёл Куинтана. Добродушие в выражении его лица поначалу удивило меня. Я ожидал гнева, страдания или смятения. Альберто угадал в Куинтане угрозу раньше меня. Он заорал и попытался оттолкнуть меня в сторону, но Куинтана подошёл вплотную, закручивая туловище в пояснице. Его локоть влетел мне в переносицу с таким звуком, словно кто-то наступил на винный бокал — звонким и глухим одновременно.

Я перекатился на бок, не очень осознавая как упал. Мои руки прикрывали моё поруганное лицо, но не трогали его. Прикосновения усиливали боль. Кровь стекала по моим щекам и пропитывала ворот моего комбинезона. Громкие крики доносились до меня с огромного расстояния, которое на деле оказалось около четырёх метров. Альберто и двое из людей Фонг боролись с Куинтаной, отжимая его назад и подальше от меня. Полдюжины других заключённых бежали к нам, чтобы помочь восстановить мир или посмотреть как он рухнет. Голос Куинтаны так сильно вибрировал от ярости, что я не мог понять, зовёт он меня, или мне угрожает. Я поднялся на колени и посмотрел вверх. Астеры-охранники прильнули к окнам над нами и казались чуть менее скучающими, чем обычно. Одна из них, женщина с короткими рыжими волосами и с татуировкой поперёк шеи, улыбнулась мне с сочувствием, пожав плечами. Я встал, но пульсирующая боль снова бросила меня на колени.

Куинтана повернулся и пошёл прочь, за ним следом шла сама Фонг, чтобы убедиться, что он не вернётся. Остальные смотрели как они уходят, а потом Альберто подошёл ко мне.

— Я говорил тебе, что из этого проистечёт война.

— Ты такой умный, — сказал я, и звук моего голоса напоминал что-то из детского мультика.

Он взял мою прикрывающую лицо руку и мягко отвёл её в сторону.

— Давай-ка оценим повреждения, — сказал он. А потом. — Ох, дорогой. Ты попал.

Они забили в мой нос два тампона, пожертвованных женщиной из службы безопасности, пока мы не вправим его. Наши охранники-астеры так и не появились. Политика в комнате была нашим собственным делом, и астеры сюда не лезли. Тем не менее, когда появились Браун и его эскорт, ни один человек в комнате не говорил ни о чём, кроме насилия, которое он пропустил.

Охрана не давала нам зеркал. Выражения на лицах остальных давали мне то, что было ближе всего к отражению, и благодаря им я догадался, что выгляжу довольно жёстко. Альберт оторвал рукав от своего комбинезона и намочил его в душе. Моя засохшая кровь стала липкой, приклеила мою одежду и бороду к коже, и тянула её, когда я двигался. Я сидел спиной к стене, принимая помощь от Альберто со всей благосклонностью, которую только мог выказать. Я видел как Браун подошёл к Фонг, видел как они разговаривают. Браун переминался с одной ноги на другую и оглядывался, словно ожидал, что станет следующей целью Куинтаны. Я ждал, спокойно и терпеливо, боясь, что любое движение с моей стороны может его спугнуть. Куинтана вышагивал по дальнему концу комнаты, бормоча что-то самому себе под присмотром нескольких безопасников Фонг и Меллина. Сюжетная атмосфера комнаты вокруг меня изменилась. Раз Куинтане досталась роль негодяя, я оказался в роли жертвы. И как жертва, я был доступен.

— Фонг рассказала мне, что случилось. Выглядишь ты дерьмово, — сказал Браун, устанавливая превосходство прежде чем признаться в слабости.

— Сам виноват, — ответил я, потом выдержал паузу, оборачивая слова в шутку. — Да ну нет, конечно, виноват Куинтана.

Альберто, появившись со свежей мокрой тряпкой, заметил нас, остановился, и отошёл в сторону, чтобы сесть отдельно. Браун опустился, садясь рядом со мной.

— Он всегда был мудаком.

Я согласно хмыкнул и стал ждать. Браун задвигался, заёрзал. В моём животе что-то натянулось, и уверенность в том, что он не предложит мне ничего, кроме своего сочувствия, а потом уйдёт, встала поперёк моего горла. Я взял его за руку, словно мог удержать силой, но заговорил спокойно.

— Он много с тобой разговаривает?

— Они, — сказал он. — Марсианского офицера здесь нет. Это лишь астерская охрана.

— И что они говорят?

— Они спрашивают меня, что это.

— А что ты говоришь им? — спросил я. Когда он не ответил, я попробовал опять. — Что это?

— Это развитие изначального образца протомолекулы. Ты же успел увидеть достаточно, разве нет? Перед тем, как вернуть терминал?

— Ну да, — сказал я. Такая откровенность ничего мне не стоила.

— И они знают, что это. Я уверен. Это не та проблема, которую им нужно решить. Это тест. Они хотят посмотреть, как бы будем решать головоломку, которую они уже вскрыли. Они об этом не говорят, но я слышу, как они надо мной смеются.

Это кольнуло меня, но сейчас был не тот момент, чтобы обращать на это внимание. Приоткрывшаяся раковина Брауна дала мне возможность, и я завёл свой нож внутрь, чтобы не дать ей захлопнуться снова.

— Скажи им, что нужны двое. Скажи им, чтобы взяли нас обоих, и я помогу.

Я увидел искру жадности в его глазах, такой момент бычьей хитрости. Как только я помогу ему, у меня не будет возможности навязать ему какие-либо условия, поэтому ему ничего не стоило меня кинуть. Я изо всех сил старался удержать невинное выражение. Думаю, мои раны и моя борода мне в этом помогли.

— Спасибо, Кортазар, — сказал он, и вытащил терминал из комбинезона.

Я осторожно, заставляя себя не выхватить, взял его у него. Под кончиками моих пальцев как розы расцветали файлы, измерения, изображения и аналитические выкладки открывались одни за другими, вызывая ассоциации с погружением в океан данных. Его поверхность, которую я бегло зацепил раньше, держала над бездной, и я с радостью погрузился в неё. Некоторые из структур высшего порядка обладали органическими корнями: липидные бислои, протонные насосы, что-то, что когда-то могло быть рибосомой, а теперь изменилось почти до неузнаваемости. Это, как я полагал, и ввело Брауна в заблуждение.