Ким Робинсон - Марсианская трилогия

Работая психиатром, Мишель чувствовал себя лжецом: он врач, который сам нездоров. Но больше он ничего делать не умел. Поэтому общался с несчастными людьми, составлял им компанию и тем самым зарабатывал себе на жизнь. И все это время старался избегать заголовков. И никогда не смотрел ночью на звезды.

Однажды осенью в Ницце проходила международная конференция, посвященная освоению космоса. Она спонсировалась французской космической программой, и Мишеля пригласили там выступить как человека, побывавшего в космосе и изучавшего эту тему. И поскольку мероприятие проводилось всего в нескольких километрах от места, где он жил, а также поскольку оно каким-то образом привлекало его, как бы он тому ни сопротивлялся из чувства вины, или гордости, или ответственности, или неудержимого порыва – кто знал? кто вообще мог это знать? – он согласился приехать. К тому же все это происходило в столетнюю годовщину их зимовки в Антарктиде.

Следующие недели он старался не вспоминать о мероприятии, упрекая себя за то, что вообще согласился, и даже отчего-то боясь ехать. Не читал он и почту, что приходила от организаторов. А однажды утром сел в машину и поехал на конференцию, зная только, что должен выступать в тот день после обеда. Как выяснилось, в мероприятии участвовала и Майя Тойтовна – она стояла в зале, окруженная толпой почитателей.

Увидев его, она слегка нахмурилась, а потом приподняла брови и, растопырив пальцы, будто перья на крыльях, коснулась плеча стоявшего рядом мужчины и с извинениями вышла из своего окружения. Встав рядом с Мишелем, она пожала ему руку.

– Я Тойтовна, помнишь меня?

– Майя, я прошу тебя, – горько проговорил он.

Она коротко улыбнулась и обняла его. Затем отодвинулась на расстояние вытянутой руки.

– Хорошо выглядишь, – заявила она.

– Ты тоже.

Она отмахнулась, хотя это было правдой. У неё поседели волосы, лицо покрылось морщинами, но большие серые глаза остались такими же ясными и серьёзными. Она была по-прежнему красива. Даже когда её затмевала Татьяна, она всегда была самой красивой, самой великолепной женщиной в его жизни.

Они смотрели друг другу в глаза и общались. Сейчас они были стариками, давно разменявшими вторую сотню лет. Мишель с трудом вспоминал, как говорить по-английски, она справлялась с меньшим трудом – ведь ему к тому же приходилось вновь привыкать к её резкому акценту. Как выяснилось, она тоже побывала на Марсе – провела там шесть лет, во время сильнейших волнений 2060-х. Пожав плечами, она вспомнила то время:

– Трудно было этому радоваться, когда вокруг происходило столько дурного.

С колотящимся сердцем Мишель предложил вместе поужинать.

– Да, хорошо, – ответила Майя.

Ход конференции теперь изменился. Мишель разглядывал присутствующих: большинство были гораздо моложе их с Майей, эти люди жаждали отправиться в космос, на Марс, на спутники Юпитера – куда угодно, лишь бы не оставаться на Земле. Мишель чётко видел в них этот эскапизм, но старался не обращать на него внимания, смотреть по-своему, как-нибудь сглаживать свои высказывания, чтобы отвечать их желаниям. Ведь разве можно было жить без желаний? Марс для них был не местом и даже не пунктом назначения – но линзой, через которую они смотрели на свои жизни. Учитывая все это, он не стал выражать своё обычное пренебрежительное отношение, которому теперь в любом случае было уже за сотню лет и которое едва ли выглядело уместным теперь. Мир разваливался на части, и Марс помогал людям видеть это. Да, наверное, он был убежищем – и вместе с тем линзой. Мишель мог помочь, если бы постарался, может быть, заострить её фокус. Или указать на определённые вещи.

Он сосредоточился и старался говорить продуманно. Майя, как оказалось, выступала в тот же день на той же сцене. Они представляли ветеранов Марса, рассказывали о пережитом и о том, что, по их мнению, предстояло предпринять в дальнейшем. Майя, вспоминая былое, говорила, что они ходили по острию ножа. Рассказывала, как обстановка на Марсе пришла в нынешнее состояние, заявила, что самое важное для общества сейчас – создание стабильной, постоянной культуры.

Кто-то из слушателей спросил, считают ли они в данный момент, спустя время, что нужно было всё-таки воплотить российско-американский план, отправив сотню постоянных колонистов?

Майя отодвинулась от микрофона и посмотрела на Мишеля. Отвечать явно надлежало ему.

Он наклонился к микрофону.

– В любой ситуации может произойти что угодно, – ответил он, глубоко задумавшись. – Колония на Марсе в 2020-х могла стать… тем, на что мы все надеялись. Но…

Он покачал головой, не зная, что сказать дальше. «Но я пал духом. Забылся от любви. Потерял всю надежду».

– Но шансы на это были малы. Условия были слишком тяжёлыми, чтобы выдерживать их длительное время. Сотня была обречена на…

– Обречена на свободу, – произнесла Майя в свой микрофон.

Мишель посмотрел на неё пораженно, чувствуя, как в нем растёт отчаяние.

– Да, свободу, но в коробке. Свободу взаперти. На голом камне без атмосферы. Физически это было слишком тяжело. Жизнь в коробке – все равно что жизнь в тюрьме, даже если мы создали её сами. Нет, мы бы сошли с ума. Многие, кто туда отправляется, возвращаются травмированными на всю жизнь. С симптомами посттравматического стресса.

– Но вы сказали, что может произойти что угодно, – возразил кто-то из зала.

– Да, это так. Колония могла и развиться. Но кто теперь знает? На этот вопрос нам никогда не ответит. В то далёкое время я посмотрел на происходящее и сказал, что у этого проекта много проблем. Сейчас нам следует взглянуть на ситуацию нынешнюю. Мы постепенно, шаг за шагом переселились на Марс, взяв с собой то, что нам нужно. Сейчас там есть вся инфраструктура, которая может сделать его лучшим местом для жизни. Может быть, сейчас как раз настало время, чтобы заселяться туда насовсем.

К счастью, эту тему подхватили другие, и Мишелю не пришлось отвечать на дальнейшие расспросы.

Кроме того вечера, когда Майя пристально посмотрела на него за ужином. В этот момент он вспомнил, как они сидели на сцене.

– Я не знал, что сказать, – признался Мишель.

– Это в прошлом, – снисходительно проговорила Майя. Она отмахнулась от всего прошлого лишь одним движением руки. У Мишеля камень свалился с души: она не держала на него зла.

И они чудесно провели вечер.

А на следующий день они гуляли по пляжам Ниццы, тем, которые Мишель помнил из своего детства, и на одном из них Майя разделась до нижнего белья и вбежала в Средиземное море – пожилая женщина с превосходной осанкой, стройными плечами и длинными ногами. Все это дала им наука – дополнительные здоровые годы, когда они по всем статьям давно должны были быть мертвы. Они должны были умереть десятилетия назад, но они были здесь, на солнце, ловили волны, бодрые и энергичные, даже не ощущающие тяжести лет. По крайней мере, физически. И выходя из прибоя, влажная и скользкая, как дельфин, Майя запрокинула голову и громко рассмеялась. Загорелые девушки, лежавшие на песке, казались по сравнению с ней пятилетними детьми.