Ким Робинсон - Марсианская трилогия

Далека, как беды мои,

Над палаткою россыпь звёзд.

2. Почва

Миг – отблеск свеч,

Месяц – хвоя,

Годы – ветвь,

Песок – век,

Галька – тысяча лет,

Кремень – эоны.

Спички мои сломаны.

3. Написано звёздным светом

Не вижу слов.

Водопад как струна

В ветре звенит, рушится с круч.

Сумрачный лес освещает луна,

Чистый белеет лист.

Я пишу, различая лишь,

Как чистый белеет лист, —

Вот она, жизнь моя:

Лагерь у скал, можжевельник, тьма.

Сердцу легко. Ветер устал,

Смолк к пятничным снам.

Большая Медведица льнет к хребту,

Друзья давно в палатки ушли,

На белом камне один в свете звёзд,

Над головою кружат миры,

Прочь уплываю, ритм уловив.

Сколько зажглось – не сосчитать,

Этих неверных, маленьких искр,

Прежде чем мрак, отступив,

Млечный Путь взору явил.

Цвели б небеса белым огнём,

Но облако сажи гасит волну,

Так же и мы небо коптим —

Прах, на ветру пыль.

Звездный свет обнажает суть.

Камни спят. Деревья живут.

Водопад шумит,

Прочий мир

Тих, как сердце моё.

Незримые совы

Помню, в горах ночевали мы:

Тот уголок приметив давно —

Крупный песок, валуны и кусты

Возле вершины, – решил отыскать я,

И ничего не боялась ты.

Лишь под вечер отправились в путь.

Воду несли в рюкзаках.

Выше – Хрустальной Цепью во мрак,

Выше – щебенкой, усеянной травами,

Пока вновь не увидели свет.

Лагерь поставили, где желал, —

Меж можжевельников старых, а там

День в колодец ущелья упал,

Небосвод потускнел.

Ужин готовили, к камню прижавшись.

В пронзительно-синий миг – не солгу:

Цвет этот глубже других цветов —

Мы вздрогнули – в ветре мелькнула тень,

И снова в дрожь – сорвалась с небес

Лавина тьмы: они настигли нас,

А их не видно – не взошла луна,

Пронзают воздух в тишине ночной.

Нетопыри? Нет. Больше. Стаю скоп

Услышал бы. Мы, жертвы пары сов,

Пригнулись – нападенья избежать.

Безмолвная атака – чувств разлад:

В строенье крыл секрет – нем их полет,

Внизу трещат дрова, а надо мной

Кружится тьма, как чёрный стробоскоп,

Его лучи над головой скользят.

Одна внезапно задела меня,

Я поднял горелку, и «Василек»

В небе расцвёл, разгоняя тьму,

Синей звездой, вспышкой огня,

И та унеслась на чёрных крылах.

Мы хохотали, немного нервно —

Нас приняли, видимо, за еду.

Стал Млечный Путь паутиной белой,

Где светлячки горят,

И синий блик, чуть сомкнешь глаза,

В палатке синей уснуть мешал.

Вышла луна из-за синих туч —

Их синева во мне,

В тебе – всегда и везде,

Взгляд мглы и небес,

Где бы мы ни были.

Сколько бы ни прошло лет,

Засыпая, я вижу, как совы кружат,

Мы лежим вместе, там, на камнях,

Или парим в немой синеве.

Тензин

Тензин – не дока в английском.

Редкий сон, жидкий суп —

Вот что важно в его краю.

От чайной к чайной вёл нас

Землёй, что иссекли

Горные реки – как много их тут!

Он заботился о еде,

Постели стелил,

Указывал путь.

Вверх по ущелью Дудх-Коси:

Свежие листья к ногам пристают,

Мокро – над нами тучи висят,

Под вечер рассеялись, и вдруг

Выше гор в поднебесье встал

Новый хребет над головой.

Мы шли к нему.

Намче-Базар влез на скалу,

Тенгбоче, Пангбоче, Периче —

Стены каньона круты – ползем

До Горакшеп, по камню, в снегу.

В «Мертвой вороне» – последний чай,

Там громоздится Кала-Патар —

Тихо сидим, лица подняв

К Эвересту, чтобы взглянуть,

Как блестит в небесах она —

Сагарматха Джомолунгма,

Матерь Мира и богов.

Путь завершён под Южным Седлом:

(– Последний лагерь, – сказал Тензин.)

Мусор, легенды про мертвецов —

Четыре раза он там бывал,

Скарб альпинистов с шерпами нёс

Над бездной, где Кхумбу ледник,

Где мир готов рухнуть во тьму,

В любой момент – как и в любом

Месте планеты, куда ни ступлю:

Тогда лишь Тензин ведал о том,

Что жизнь – прогулка по тонкому льду.

Его древний лик – Гималаев гряда.

Правда морщин в рассветных лучах:

– Над Южным Седлом ветры злы.

Ему пятьдесят пятый год.

Утром тем захворала Лиз,

Он свел её за руку с горных круч,

Поил водой, как ребёнка,

Нас в Периче вернул,

Работал в чайной, пока Лиз с гриппом боролась,

С шерпами готовил весь день,

После к древнему храму отвёл нас —

Маски демонов на вратах,

Взял с собой в Тенгбоче по дождю,

Чтобы мандалу показать:

Пять мужчин сидели, смеясь,

Тек песок разноцветный в круг

Из чакпу в пальцах их —

Алый, синий, зелёный и жёлтый.

Шутки звучали, и всем троим,

В грозу у монахов нашедшим приют,

Казалось, открылся в Шамбалу путь.

Тензин возвратил нас домой,

Вниз к Намче, ещё ниже к Лукла,

Где ножи взлетных полос

Режут ущелье – границу границ.

В лавке шерп, на закате дня,

Народ к экрану прилип:

(Гудит генератор – Хонда – в углу),

Концерт «Живой помощи» – кадры бегут

Снова по кругу, но, увидав

Буйство Осборна, все замрут,

А Тензин, что привёл нас сюда,

Берег и учил в снежных горах,

Отставил тарелку, приблизился к нам,

Рядом присел и, спросив:

– США? – в Оззи ткнул.

– Нет. Это Англия, – говорю.

Саундтрек

По утрам, до работы – эспрессо и Стив Хау,

«Турбулентность», и сна как не бывало!

«Красный Марс» с «Сатьяграхой» Гласса, «Зелёный»

под «Эхнатона»,

«Голубой» под «Screens» и Мисиму.

С Майей – Астор Пьяццолла, «Полночное танго».

С Энн – Гурецкий, Третья симфония, Пол Винтер,

«Sun singer»

И японская песня Сакура.

С Саксом – струнные квартеты Бетховена и сонаты

для фортепиано.

С Надей – Армстронг пятидесятых, Клиффорд

Браун, им вслед…

Чарльз Мингус.

С Мишелем – Кит Джаррет, «Концерт в Кельне».

С Ниргалом – Наджма.

Вечные Ван Моррисон, Пит Таунсенд и «Yes».

Ван, если я счастлив,

Пит, если я злюсь,

Стив, если в ударе,

Астор, если сдаюсь.

Отчет о первом зафиксированном случае ареофагии Для Терри Биссона

В сорок три я почти бросил Марс,

Наброски листая, медлил —

Прелесть романа и дел любых

Возникает не сразу, ждёт момента,

Среди занятий придёт, а до —

Хаос и мука, но, помня о том,

Я ощущал, что могу связать их,

Сделать одним – завершатся труды

Чудом, исполненьем желаний.

Странных реликвий настало время —

Марса осколков – архонит

Упал в октябре возле Нигерии,

В шестьдесят втором – миллионы лет

Пробыл в космосе, а потом

В ожерелье жены мерцал.

Сломав оправу, я камешек взял,

На крышу влез на закате:

Вороны к гнездам летят с полей,

В сумерках черен прибрежный кряж,

С запада златорунной отарой

Льнут к нему тучи в сини небес.