Дмитрий Шаров - Два кубика счастья

- Значит — нет.

- Боюсь, что нет. Наше дело — попробовать. Дать себе ещё один шанс.

- Впервые мне по-настоящему стыдно за человека, Кальман.

- Мне тоже, Шервуд. И нисколько за то, что он уже успел натворить, сколько за то, что ещё натворит.

В последнее время мне на ум приходило это странное слово ''Война''. Я помнил тот диалог с доктором, когда он спрашивал меня, что я думаю обо всём этом, пытался доходчиво объяснить значение этого слова. Я его тогда не понял. Это всё было мне чуждо, незнакомо, и как следствие, совершенно непонятно.

- Вы слышите меня, Оу? Как самочувствие?

У меня тогда жутко болела голова, но я тактично соврал, что чувствую себя хорошо.

- Я бы хотел поговорить с вами о том, что разрушило наш дом — планету Земля.

Я с интересом уставился на доктора Кальмана, ожидая продолжения.

- Вам ведь незнакомо такое понятие как ''Война?''

- Нет. А что это? -спросил я.

- Трудно будет вот так сходу всё объяснить. Если вкратце, то это когда одни люди убивают других, преследуя какие-то цели, чаще всего низменные и несущественные.

- Но разве это мыслимо? Зачем убивать себе подобных, если и так человек смертен?

- Хороший вопрос, Оу. Возможно потому, что человек смертен, и происходит подобное. Но всё же главный катализатор войны — страх. Именно страх заставляет нас убивать. Именно страх ослепляет разум.

- Но разве человеку не должно бояться чего-то более могущественного, нежели он сам, стихии например?

Доктор Кальман как-то невесело усмехнулся.

- Оу, человек ничего так не боится, как самого себя.

- Но откуда тогда возникает этот страх? - допытывался я.

- Это мы и хотим узнать — удручённо произнёс доктор.

- А почему просто не решить проблему путём диалога? Зачем тогда люди вообще научились говорить?

На этот раз Кальман засмеялся каким-то диким, непохожим ни на что, смехом. Верно, так смеялись наши первобытные предки, когда ещё само понятие война находилось в зачаточном состоянии.

- Диалог — это последнее, к чему прибегают люди для решения своих проблем. Двум людям имеющим полярные взгляды на жизнь будет тесно даже на просторах безграничной вселенной. Всего только двум. Что тогда говорить о миллиардном их количестве.

Сейчас, уже по прошествии какого-то времени, я всё продолжаю думать над словами доктора. Неужели мы так боимся себя? Неужели мы способны уничтожать себе подобных только потому, что у них другие взгляды на этот мир? Неужели убивая, мы думаем, что таким образом проблемы решаются сами собой? Неужели мир, где нет войны, это и мир, где нет человека?

***

Что со мной? Я вдруг стал проваливаться в небытие. Как будто секунду назад работал, печатал, и вдруг темнота, а потом яркий свет, гул. Секунда, другая, и я снова за своим рабочим местом. Спешно хватаюсь за чашку с кофе, как будто ищу поддержки в ней. И снова темнота, снова яркий свет, тонкая плёнка стекла. Раньше переход происходил только во сне, но теперь...

Хватаю телефон, набираю Камиллу, подношу к уху. Гудок, гудок, ещё гудок. Пальцы всё сильнее сжимают трубку.

- Оу...

...слышу я, но в то же мгновение на мир опускается чёрная простыня.

Кальман Риц просматривал отчёты, в которых сообщались параметры и всевозможные характеристики очередной планеты, которая могла бы послужить новым домом для человечества, когда в его каюту постучали. На пороге стояла медсестра Амелия Дэкиле.

- Извините, если отвлекаю. У пациента Оу резко ухудшились показатели жизнеспособности. Мы никак не можем его стабилизировать. Кажется, что он мечется между программой и явью. Он то засыпает, то, как будто, приходит в себя.

- Я сейчас. Отключите пока его от программы.

- Будет сделано, доктор.

Когда Кальман Риц подошёл к капсуле, в которой лежал Оу, тот пришёл в себя и несколько щурился от яркого света. Доктор попросил его выключить.

- Оу, вы слышите меня? Это Кальман.

- Да. Я снова здесь? Почему вы разбудили меня?

- Ну, вы хотя бы признаёте это реальностью — усмехнулся Кальман. - Мы вас не будили. Вы сами проснулись.

- Как это?

- Не знаю. Вы первый, кто смог сделать что-то подобное. Похоже, у вас выработался иммунитет на препараты, которые обеспечивают вживление индивида в программу.

- И что теперь?

- Не знаю, право. Нужны тесты, анализы, время. Вы, главное, не нервничайте. У вас и так пульс скачет.

- Я смогу вернуться к семье?

- На этот вопрос я также пока не могу ответить. Будьте готовы ко всему. Добро пожаловать на борт ''Фаэтона''.

Я почти всё время проводил в капитанской рубке, не в силах оторвать взгляда от бескрайней красоты космоса. Ещё с детства я очень любил смотреть на звёзды, но видеть космос через окно иллюминатора — это совсем другое дело. Будто твой самый фантастический сон вдруг оказывается былью, и ты спешишь раствориться в нём, пока не пришло злосчастное время пробуждения.

Я регулярно проходил какие-то тесты. У меня брали анализы, проводили полное сканирование головного мозга, даже искали причину во внутренних органах, но ни к чему так и не пришли. Отчего мой организм стал вдруг отторгать снотворное — непонятно. Кальман пару раз, как бы невзначай, намекал мне, что может так случиться, что я больше не вернусь к той другой жизни. Мысль о том, что возможно я больше никогда не увижу и не смогу обнять Камиллу и Роберта (пусть даже это всё было чёртовой программой!) не давала мне покоя. И только в созерцании космоса я находил какой-то покой, который верно находили наши далёкие предки, и будут, надеюсь что будут, находить и наши потомки.

Когда меня вызвали на очередное обследование, то я, набравшись смелости, спросил у Кальмана, скучает ли он по своей прежней жизни. Кальман ответил не сразу, лишь подарил мне взгляд, полный досады и какой-то затенённой тревоги. Мне вдруг стало не по себе.

- Разумеется, я скучаю. И до сих пор взвешиваю в мыслях своё решение.

- А что вы пережили, когда узнали о том, что прошлая ваша жизнь — всего лишь программа?

- Что я пережил? Такое не выразить словами. Это был удар в самое сокровенное. Но, подспудно, я догадывался о чём-то таком.

- Что вы имеете ввиду? У вас тоже были провалы?

- Нет. Такого как у вас у меня не было. Я бы и сейчас мог вернуться к прежней моей семье, и меня был поняли. Но экипаж зависит от меня. Каждый из нас зависит от другого. Именно эта нить и держит нас, не даёт сорваться в пучину страшных мыслей. Я имею ввиду то, что подсознательно я догадывался о чём-то таком. Вспомните свои сновидения, Оу. Вы видите какую-то картину, место действия, вокруг вас есть люди, они разговаривают и словно живут своей жизнью. Как будто им совершенно нет до вас дела. Будто вы один из элементов декора. Но вот вы просыпаетесь, и сон тут же уходит в небытие. Возможно, что он никогда больше вам и не приснится. А уж тем более никто из других людей его не увидит, потому что этот сон был лишь для вас. А что, если провести параллели сна с реальностью? Что, если и действительность у каждого своя? Огромное, может даже бесконечное множество действительностей, которые просто пересекаются, словно лучи, пока в свете лишь одного, каждый, вы и я, созерцаем этот мир. Ведь почти что для всех остальных, мы не больше, чем элемент декора в этой реальности.