Дмитрий Шаров - Два кубика счастья

Я вышел из своей каюты и направился к капитанскому мостику. Оттуда открывался просто потрясающий вид на всё великолепие космоса. От него веяло холодом, но в тоже время он тянул к себе, заставлял внутреннего ребёнка, который неизменно живёт в нас на протяжении всей жизни, ликовать, прыгать, кричать. Это зрелище было сродни самому потрясающему сну, который можно рассмотреть во всех подробностях, и который не ускользает от тебя в дымке, который не предаёт тебя пробуждением.

Вечером я должен вынести свой вердикт. Я знаю и прекрасно понимаю, что экипаж нуждается во мне. Мне бы и самому хотелось каждый день любоваться космосом, неизведанными планетами. Боже, да я о таком и мечтать не смел! С семьей всё было проще, без потрясений, без внутренних коллизий. Живи себе, работай, процветай. Будущее само укажет дорогу, само направит на единственно верный путь, чтобы не было и тени мысли о то, что ты пошёл куда-то не туда. Все дороги ведут к себе же. Одни приводят нас к счастью и успеху, другие, напротив, тянут на дно, засасывают подобно топям. И у всех них нет какой-либо благой или, напротив, дурной цели. Они пытаются провести нас к себе состоявшемуся, наполнить нас жизненный путь неким смыслом, которого мы, увы, боюсь, никогда не поймём. Они всего лишь подготовительный этап перед...

- Оу, вы уже решили как поступите?

Я обернулся и увидел стоявшего возле меня Кальмана Рица. Он казался мне немного выше чем обычно, каким-то исполином. В его глазах горел холодный огонь. Высокий покатый лоб был испещрён морщинами. Выглядел он уставшим и явно сонным. В одной руке он держал кружку с кофе.

- Ещё пока нет, но вечером, как мы и договаривались, я вынесу своё решение.

- Хорошо. Позвольте заметить, Оу, я нисколько вас не пытаюсь склонить на свою сторону. Это решение сугубо ваше и я, ка все члены экипажа ''Фаэтона'' примем его с должным уважением. Я только прошу вас всё взвесить как следует, прежде чем его озвучивать.

- Я понял. Я всё обдумаю как следуют.

Кальман поймал мой взгляд, который блуждал по его чашке с кофе, и предложил мне сей напиток. Я с благодарностью принял его предложение.

Не помню, сколько времени мы молча простояли на капитанском мостике не сводя взгляда с бескрайнего космоса. Когда я вернулся к себе в каюту, было уже пять часов дня. Сейчас я подкреплюсь синтетической (на удивление вкусной) пищей, немного отдохну, тщательно взвесив все доводы в пользу того или иного решения, и, наконец, вынесу свой вердикт. Может быть ещё оттого нам даются непросто любые сложные решения в нашей жизни, что мы, сами того не осознавая, не хотим нести ответственности за возможный ошибочный выбор? Нам проще переложить эту ответственность хоть на кого-то, хоть даже на незнакомого нам человека, чтобы тот дал совет, решил за нас, как нам быть. Лишь бы не оставаться с этим выбором наедине с собой. Лишь бы не делать уверенных шагов прямо в пропасть. Лишь бы знать, что всё не напрасно.

Лишь бы знать...

Наступил вечер.

Я вышел из своей каюты и твёрдой поступью направился к капитанскому мостику, где меня должен был ждать Кальман, чтобы выслушать моё решение.

Должен признаться, и, думаю, это очевидно, выбор дался мне непросто. Очень даже непросто. В последние часы чаши весов склонялись то в одну, то в другую сторону и мучимый этими измышлениями я ненадолго засыпал, но тут же просыпался. Собраться с мыслями мешала головная боль и рокот двигателя ''Фаэтона''. (Бог мой, я до сих пор не верю, что нахожусь на космическом корабле вместе с уцелевшими после ядерной войны, которые ищут новый дом под названием Будущее). И всё же я нашел в себе силы придти к тому самому решению, о котором, как я надеялся (пусть и слепо надеялся!), никогда не пожалею. В нашей непростой жизни порой нужно принимать те решения, которые лишают тебя почвы под ногами и обрекают на долгое и затяжное падение. Хотя бы с той целью, чтобы научиться летать. Я очень хотел этому научиться — летать. Я часто, когда смотрел на небо, там, где сейчас Камилла с Робертом, ловил себя на мысли, что мечтаю обернуться птицей или даже ангелом, который бы парил там, в вышине, среди кучерявых облаков и прекрасных звёзд. Ветер бы в точности угадывал мои намерения и подхватывал меня в своём вихре. Это было бы замечательно. Но у всего в этом мире есть своя цена. Однажды тебе приходится платить по счетам. И самый дорогой ценник у простого счастья.

Когда я уже подходил к мостику, ноги вдруг подвели меня и я оступился. Я никогда не был суеверным, но принял это за плохой знак. Может я всё-таки где-то ошибся в своих доводах? Может весы, на которых были взвешены два пути моей судьбы, и вовсе были сломаны? Может есть третий путь, доселе невидимый среди мрака ночного неба и слишком яркого сияния звёзд? Что, если я заблуждаюсь? Что, если...

Мне казалось, что у меня начали трястись руки. Это паника. Я сейчас ни в чём не был уверен. Решение, что было принято мною ранее, всего лишь фикция, попытка снять с себя ту ношу, которая давила на меня, грозила превратить в маленькую точку. И сделав выбор, я сбросил с себя этот груз и наконец смог вздохнуть полной грудью. Но воздух тот был отравлен сомнениями — этими демонами, которые терзают вновь и вновь, от которых очень трудно избавиться, которые, очень часто после своего ухода, оставляют сожаление — этот, ещё более тяжкий груз.

Кальман стоял ко мне спиной, о чём-то оживлённо беседуя со штурманом. В углу, над какими-то чертежами, сидел помощник капитана. Самого капитана видно не было — должно быть отдыхает в своей каюте.

Я снова оступился, почувствовав необыкновенную усталость. Ноги перестали слушать и стали словно ватные. Такое бывает, когда просыпаешься ночью и чувствуешь, что онемела рука или нога. Крайне неприятное ощущение. Голова перестала болеть, но немного кружилась. Сейчас мне хотелось лишь одного — забыться крепким сном и ни о чём не думать.

Кальман, видимо услышав мои шаги, обернулся. Он извинился перед штурманом и быстрым шагом направился ко мне.

- Неважно выглядите, Оу. Ничего не болит?

- Я в норме — соврал я.

- Вы уже приняли решение? Может вам лучше хорошенько выспаться, а уже тогда завтра вернуться к этому. Сейчас, как мне кажется, вы неспособны мыслить полноценно.

Я было ухватился за эту спасительную идею, но тут же её отбросил. Вряд ли я смогу уснуть, только ещё больше стану себя изводить. Нет. Нужно всё решить здесь и сразу.

- Я вполне отдаю отчёт в своём выборе.

- Хорошо. Рад это слышать. И что же вы выбрали, Оу?

Кальман и сам выглядел неважно. Кажется, он постарел. В его волосах появилось больше седых прядей, а морщины только яснее проступили на его овальном лице. В глазах была какая-то обречённость, словно он уже давно свыкся с мыслью, что всё, чего бы не коснулся человек — напрасно. Он не способен изменить ход привычных вещей. А то, на что он воздействует, не имеет, в сущности, никакого значения. Выживет человечество или погибнет — кого это волнует кроме них самих? И для кого это хоть мало-мальски важно?