All Flesh is Grass

— Ну, а что мы можем? Бежать — и то нельзя. Никуда не денешься. Сиди и жди, пока в тебя трахнут, — очень удобная мишень.

— Когда в Милвилле узнают...

“They'll know,” I said, “as soon as the news leaks out. If it does leak out. It'll be bulletined on TV and radio and everyone in this village is plastered to a set.”

“Maybe someone will get hold of Davenport and hush him up.”

I shook my head.

“He was pretty sore this morning. Right down the general's throat.”

— Узнают из последних известий, как только это просочится. Если просочится. Телевидение и радио мигом сообщат, а все милвиллцы прилипли к приемникам.

— Может, кто-нибудь нажмет на Дэйвенпорта и заставит его прикусить язык.

Я покачал головой.

— Утром он был зол, как черт. Так и накинулся на генерала.

And who was right? I asked myself. How could one tell in this short space of time who was right or wrong?

For years man had fought insects and blights and noxious weeds. He'd fought them any way he could. He'd killed them any way he could. Let one's guard down for a moment and the weeds would have taken over. They crowded every fence corner, every hedgerow, sprang up in every vacant lot. They'd grow anywhere. When drought killed the grain and sickened the corn, the weeds would keep on growing, green and tough and wiry.

А кто из них был прав? Да разве за такой короткий срок разберешься, кто прав, а кто нет?

Издавна люди воевали с вредными жучками и саранчой, со всевозможными врагами урожая, со всякими сорняками. Воевали, как могли. Истребляли и уничтожали, как могли. Приходилось всегда быть настороже, чуть зазевался — и сорные травы тебя одолеют. Разрастутся в каждом углу, под заборами, среди живых изгородей, на пустырях. Они нигде не пропадут. В засуху гибнут злаки, чахнет кукуруза, а сорные травы, упорные и выносливые, знай растут и зеленеют.

And now came another noxious weed, out of another time, a weed that very possibly could destroy not only corn and grain but the human race. If this should be the case, the only thing to do was to fight it as one fought any weed, with everything one had.

But suppose that this was a different sort of weed, no ordinary weed, but a highly adaptive weed that had studied the ways of man and weed, and out of its vast knowledge and adaptability could manage to survive anything that man might throw at it. Anything, that is, except massive radiation.

И вот появляется новая вредоносная трава, выходец из иного времени; быть может, она способна не только заглушить, вытеснить пшеницу с кукурузой, но и уничтожить человечество. Если так, остается одно: воевать с нею, бороться всеми средствами, как с любым зловредным сорняком.

Ну, а если это не простой сорняк, а особенный, на редкость живучий? Если он отлично изучил и людей, и растения — и эти познания и способность применяться к любым условиям помогают ему выжить, как бы ожесточенно ни боролись с ним люди? Если его ничем другим не возьмешь, кроме высокой радиоактивности?

For that had been the answer when the problem had been posed in that strange project down in Mississippi.

And the Flowers” reaction to that answer would be a simple one. Get rid of radiation. And while you were getting rid of it, win the affection of the world.”

If that should be the situation, then the Pentagon was right.

Ведь именно так решена была задача, поставленная в той странной лаборатории в штате Миссисипи.

И если задача решается так, Цветы могут сделать только один, самый простой вывод. Избавиться от угрозы радиации. А попутно завоевать благодарность и любовь человечества.

Допустим, все так и есть. Тогда прав Пентагон.

The phone buzzed from the desk.

Joe picked up the receiver and handed it to me.

My lips seemed to be stiff. The words I spoke came out hard arid dry.

“Hello,” I said. “Hello. Is this the senator?

“Yes.”

Раздался звонок. Джо снял трубку, протянул мне.

Язык не слушался, губы одеревенели. С трудом я выталкивал из себя жесткие, отрывочные слова:

— Алло. Слушаю. Это сенатор?

— Да.

“This is Bradshaw Carter. Millville. Met you this morning. At the barrier.”

“Certainly, Mr Carter. What can I do for you?

“There is a rumour...”

— Говорит Брэдшоу Картер. Из Милвилла. Мы сегодня утром разговаривали. У барьера.

— Ну конечно, я помню, мистер Картер. Чем могу быть вам полезен?

— Дошел слух...

“There are many rumours, Carter. I've heard a dozen of them.”

“About a bomb on Millville. The general said this morning...”

“Yes,” said the senator, far too calmly. “I have heard that rumour, too, and am quite disturbed by it. But there is no confirmation. It is nothing but a rumour.”

— Распространилось множество разных слухов, Картер. До меня тоже их доходит немало.

— ... что на Милвилл сбросят бомбу. Сегодня утром генерал Биллингс сказал...

— Да, — не в меру спокойным тоном произнес сенатор, я тоже это слышал и был весьма встревожен. Но никаких подтверждений не последовало. Это всего лишь слухи.

“Senator,” I said. “I wish you'd level with me. To you it's a disturbing thing to hear. It's personal with us.”

“Well,” said the senator.

You could fairly hear him debating with himself.

“Tell me,” I insisted. “We're the ones involved...”

— Попробуйте стать на мое место, сенатор. Вам неприятно это слышать — и только. А нас это кровно касается.

— Понимаю, — сказал сенатор.

Я так и слышал, как он мысленно спорит сам с собой.

— Скажите мне правду, — настаивал я. — Решается наша судьба.

“Yes. Yes,” said the senator. “You have the right to know. I'd not deny you that.”

“So what is going on?

— Да, да, — сказал сенатор. — Вы имеете право знать. Этого я не отрицаю.

— Так что же происходит?

“There is only one solid piece of information,” said the senator. “There are top level consultations going on among the nuclear powers. Quite a blow to them, you know, this condition of the aliens. The consultations are highly secret, as you might imagine. You realize, of course...”

“It's perfectly all right,” I said. “I can guarantee...”

— Достоверно известно только одно. Между атомными державами ведутся совещания на самом высоком уровне. Это условие пришельцев, знаете, для всех — гром среди ясного неба. Разумеется, совещания эти совершенно секретные. И вы, конечно, понимаете...

— Ну, ясно, — сказал я. — Обещаю вам...

“Oh, it's not that so much,” said the senator. “One of the newspaper boys will sniff it out before the night is over. But I don't like it. It sounds as if some sort of mutual agreement is being sought. In view of public opinion, I am very much afraid...”

“Senator! Please, not politics.”

“I'm sorry,” said the senator. “I didn't mean it that way. I won't try to conceal from you that I am perturbed. I'm trying to get what facts I can...”

“Then it's critical.”

— Да нет, не о том речь. Еще до утра газеты наверняка что-нибудь пронюхают. Но мне все это очень не нравится. Похоже, что там пытаются прийти к какому-то соглашению. Учитывая настроения широких масс, я весьма опасаюсь...

— Ох, пожалуйста, сенатор, только без политики!

— Прошу извинить. Я не то имел в виду. Не стану от вас скрывать, я крайне обеспокоен. Я стараюсь собрать самые достоверные сведения.

— Значит, положение критическое.

“If that barrier moves another foot,” said the senator, “if anything else should happen, it's not inconceivable that we might act unilaterally. The military can always argue that they moved to save the world from invasion by an alien horde. They can claim, as well, that they had information held by no one else. They could say it was classified and refuse to give it out. They would have a cover story and once it had been done, they could settle back and let time take its course. There would be hell to pay, of course, but they could ride it out.”

“What do you think?” I asked. “What are the chances?”

— Если этот барьер сдвинется еще хотя бы на фут или случится еще что-либо непредвиденное, не исключено, что мы предпримем какие-то шаги в одностороннем порядке. Военные всегда могут заявить, что они действовали в интересах всего человечества, спасали мир от вторжения чуждых сил. Они могут также заявить, что располагают сведениями, которых больше ни у кого нет. Могут объявить эти сведения совершенно секретными и откажутся их огласить. Опубликуют какую-нибудь подходящую версию, а когда дело будет сделано, преспокойно подождут, пока пройдет время и все уляжется. Конечно, скандал будет страшный, но они это перенесут.