All Flesh is Grass

Doc Fabian's house was on the hill just above the greenhouse and I could go up there and ask. Doc might not be home, of course, but I could wait around a while and eventually he'd show up. At the moment there was nothing else to do. And with Hiram and Tom Preston shooting off their mouths, it might be a good idea not to be found at home.

Дом доктора Фабиана стоит на холме, как раз над теплицами, можно пойти туда и спросить. Конечно, доктора, может, и нет дома, — ну что ж, немного обожду, глядишь, рано или поздно он объявится. Делать покуда все равно нечего. А при том, что там сейчас орут про меня Хайрам и Том Престон, пожалуй, умнее всего не возвращаться домой — уж лучше пусть меня не застанут.

I had been standing at the end of Tupper's trail and now I took a step beyond it, setting out for Doc's. But I never got to Doc's. I took that single step and the sun came out and the houses went away. Doc's house and all the other houses, and the trees as well, and the bushes and the grass. Everything disappeared and there was nothing left but the purple flowers, which covered everything, and a sun that was blazing out of a cloudless sky.

Раздумывая так, я стоял на том месте, где обрывался след Таппера, и теперь шагнул вперед в сторону докторова дома. Но к доктору Фабиану я не попал. Один только шаг — и засияло солнце, дома исчезли. Все исчезло — и дом доктора, и все другие дома, и деревья, и кусты, и трава. Остались одни лиловые цветы, лиловым морем они залили все окрест, а над головой в безоблачном небе запылало слепящее солнце.

11

I had taken that one step and everything had happened. So now I took another one to bring my feet together and I stood there, stiff and scared, afraid to turn around afraid, perhaps, of what I'd see behind me. Although I think I knew what I would see behind me. Just more purple flowers.

For this, I knew, in one dim corner of my curdled mind, was the place that Tupper had been telling me about.

И все это случилось оттого, что я сделал один только шаг. Тогда я ступил другой ногой — и вот стою на новом месте, окаменев от страха, не смея обернуться: кто знает, что там, позади... А впрочем, кажется, я знаю, что увижу, если обернусь, — те же лиловые цветы.

Ибо какой-то краешек оцепеневшего, перепуганного сознания подсказывает: вот об этих-то краях и говорил мне Таппер.

Tupper had come out of this place and he'd gone back to this place and now I'd followed him.

Nothing happened.

And that was right, of course. For it seemed to me, somehow, that this would be the sort of place where nothing ever happened.

Таппер отсюда пришел и сюда вернулся, а вслед за ним сюда попал и я.

Ничего не произошло.

И правильно. Видно, такое это место, здесь, наверно, никогда ничего не происходит.

There were just the flowers and the sun blazing in the sky and there was nothing else. There wasn't a breath of wind and there was no sound. But there was a fragrance, the almost overpowering, cloying fragrance of all those little blossoms with their monkey faces.

At last I dared to move and I slowly turned around. And there was nothing but the flowers.

Сколько хватает глаз всюду цветы, в небе пылает солнце, а больше вокруг ничего нет.

И — ни звука, ни ветерка. Только со странной силой охватывает, обволакивает благоухание несчетных лиловых цветов, напоминающих львиный зев.

Наконец я собрался с духом и медленно обернулся. Но и позади только цветы и цветы.

Millville had gone away somewhere, into some other world.

Although that was wrong, I told myself. For somewhere, in its same old world, there yet must be a Millville. It had not been Millville, but myself, that had gone away. I had taken just one step and had walked clear out of Millville into another place.

Милвилл исчез, провалился в какой-то другой мир. Нет, не так. Наверно, он остался в прежнем, обычном мире. Не Милвилл, а я сам провалился. Один только шаг — и я перенесся из Милвилла в какой-то неведомый край.

Yet, while it was a different place, the terrain seemed to be identical with the old terrain. I still was standing in the dip of ground that lay behind my house and back of me the hill rose steeply to the now non-existent street where Doc's house had stood and a half a mile away loomed the hill where the Sherwood house should be.

Да, это другой, незнакомый край, а между тем сама по себе местность словно бы та же. По-прежнему я стою в ложбине, что лежит позади моего дома, за спиной у меня все тот же косогор круто поднимается к пропавшей невесть куда улице, где только что стоял дом доктора Фабиана, а в полумиле виднеется другой холм, на котором должен бы стоять дом Шервудов.

This, then, was Tupper's world. It was the world into which he had gone ten years ago and again this morning. Which meant that, at this very moment, he must still be here.

And that meant, I told myself with a sudden rush of hope, that there was a chance of getting out, of getting back to Millvile. For Tupper had gotten back again and thus must know the way. Although, I realized, one never could be sure. You never could be sure of anything with a dope like Tupper Tyler.

Так вот он, мир Таппера. Сюда он скрылся и десять лет назад, и сегодня утром тоже. А стало быть, и сейчас, в эту минуту, он здесь.

И стало быть, есть надежда выбраться отсюда, вернуться в Милвилл! Вернулся же Таппер — значит, дорога ему известна! Хотя... почем знать. Что можно знать наверняка, когда свяжешься с полоумным?

The first thing to do, of course, was find him. He could not be far off. It might take a while, but I was fairly confident that I could track him down.

I walked slowly up the hill that, back in my home village, would have taken me to Doc Fabian's place.

Итак, прежде всего надо разыскать Таппера Тайлера. Едва ли он где-нибудь далеко. Понятно, придется потратить какое-то время, но, уж конечно, я сумею его выследить.

И я стал медленно подниматься в гору — дома, в родном Милвилле, эта дорога привела бы меня к доктору Фабиану.

I reached the top of the hill and stopped and there, below me, lay the far sweep of land clothed by the purple flowers.

The land looked strange, robbed of all its landmarks, naked of its trees and roads and houses. But it lay, I saw, as it had lain. If there were any differences, they were minor ones.

Я поднялся на вершину холма и остановился — внизу, куда ни глянь, расстилалось море лиловых цветов.

Странно видеть эту землю, которая лишилась всех обычных примет: не стало деревьев, дорог, домов. Но очертания местности все те же, знакомые. Если что и изменилось, так разве только мелочь, пустяки.

There, to the east, was the wet and swampy land below the little knoll where Stiffy's shack had stood—where Stiffy's shack still stood in another time or place.

What strange circumstances, or what odd combination of many circumstances, must occur, I wondered, to make it possible for a man to step from one world to another.

Вон, на востоке, та же сырая, болотистая низина и пригорок, где стояла прежде лачуга Шкалика... где еще и сейчас стоит лачуга Шкалика, только в коком-то ином измерении, в ином времени или пространстве.

Любопытно, какие нужны поразительные обстоятельства, какое редкостное стечение многих и многих обстоятельств, чтобы вдруг перешагнуть из одного мира в другой?

I stood, a stranger in an unknown land, with the perfume of the flowers dogging not my nostrils only, but every pore of me, pressing in upon me, as if the flowers themselves were rolling in great purple waves to bear me down and bury me for all eternity. The world was quiet; it was the quietest place I had ever been. There was no sound at all. And I realized that perhaps at no time in my life had I ever known silence. Always there had been something that had made some sort of noise—the chirring of a lone insect in the quiet of a summer noon, or the rustle of a leaf. Even in the dead of night there would have been the creaking of the timbers in the house, the murmur of the furnace, the slight keening of a wind that ran along the eaves.

И вот я стою, чужеземец в неведомом краю, и вдыхаю аромат цветов, он льнет ко мне, обволакивает, захлестывает, словно сами цветы катятся на меня тяжелыми лиловыми волнами и сейчас собьют с ног, и я навеки пойду ко дну. И тихо — я и не знал, что может быть так тихо. В целом мире ни звука. Тут только я понял, что никогда в жизни не слышал настоящей тишины. Всегда что-нибудь да звучало: в безмолвии летнего полдня застрекочет кузнечик иди прошелестит листок. И даже глубокой ночью потрескивают, рассыхаясь, деревянные стены дома, тихонько бормочет огонь в очаге, чуть слышно причитает ветер под застрехами.