All Flesh is Grass

But there was silence here. There was no sound at all. There was no sound, I knew, because there was nothing that could make a sound. There were no trees or bushes; there were no birds or insects. There was nothing here but the flowers and the soil in which they grew.

A silence and the emptiness that held the silence in its hand, and the purpleness that ran to the far horizon to meet the burnished, pale-blue brightness of a summer sky.

А здесь все немо. Ни звука. Ни звука потому, что нечему звучать. Нет деревьев и кустов, нет птиц и насекомых. Только цветы, только земля, сплошь покрытая цветами.

Тишина, тишина на раскрытой ладони бескрайней пустыни. Лиловое море цветов простирается до самого горизонта и там сходится с ослепительно яркой голубизной раскаленного летнего неба.

Now, for the first time, I felt panic stalking me—not a big and burly panic that would send one fleeing, howling as he fled, but a little, sneaky panic that circled all about me, like a pesky, yapping dog, bouncing on its pipestem legs, waiting for a chance to sink its needle teeth in me. Nothing one could fight, nothing one could stand against—a little yapping panic that set the nerves on edge.

Тут впервые мне стало страшно — то не был внезапный безмерный и неодолимый ужас, что заставляет бежать, не помня себя, с отчаянным воплем, — нет, это был дрянной, мелкотравчатый страшок, он подкрадывался ближе, кружил визгливой нахальной шавкой на тонких ножках, стараясь улучить минуту и запустить в меня острые зубы. Ему невозможно противостоять, с ним невозможно бороться, с этим тошнотворным, дрянным, неотвязным страшком.

There was no fear of danger, for there was no danger. One could see with half an eye that there was no danger. But there was, perhaps worse than any danger, the silence and the loneliness and the sameness and the not knowing where you were.

И это не страх перед опасностью, ибо здесь нет никакой опасности. С первого взгляда ясно, что опасаться нечего. Но, быть может, есть нечто худшее, чем любая опасность: слишком тихо, слишком пустынно, вокруг все одно и то же, и ты один, и где ты — неизвестно.

Down the slope was the wet and swampy area where Stiffy's shack should be, and there, a little farther off, the silver track of river that ran at the edge of town. And at the place where the river bent toward the south, a plume of smoke rose daintily against the blue wash of the sky—so faint and far a trickle that one could barely make it out.

Передо мной болотистая низина — та самая, где должно бы быть жилище Шкалика, — а чуть правее поблескивает серебром река, та, что в другом мире огибает наш городок. И в том месте, где река сворачивает к югу, вьется, вздымаясь в ясное небо, четкий дымок — тонкая струйка, едва различимая глазом на фоне этой светлой синевы.

“Tupper!” I shouted, running down the slope, glad of a chance to run, of some reason I should run, for I had been standing, determined not to run, determined not to allow the little yapping panic to force me into running, and all the time I'd stood there I had ached to run.

I crossed the little ridge that hid the river and the camp lay there before me—a tiny hut of crudely woven branches, a garden full of growing things, and all along the river bank little straggling, dying trees, with most of their branches dead and bearing only a few tassels of green leaves at their very tops.

— Таппер! — заорал я и бегом кинулся под гору.

Как хорошо, что подвернулся случай, что нашелся предлог пуститься бегом, ведь все время я стоял и еле сдерживался, чтобы не побежать, не поддаться тому дрянному неотвязному страшку, и все время меня так и подмывало бежать.

Я добежал до крутого склона, под ним открылась река и на берегу жилье: подобие шалаша из сплетенных кое-как ветвей, огород, где чего-чего только не росло; вдоль берега редкой вереницей тянулись убогие полумертвые деревца, почти все ветви их уже высохли, и лишь на макушках мотались тощие кисточки зеленых листьев.

A small campfire burned in front of the hut and squatting by the fire was Tupper. He wore the shirt and trousers I had given him and he still had the outrageous hat perched on his head.

“Tupper!” I shouted and he rose and came gravely up the slope to meet me. He wiped off his chin and held out his hand in greeting. It still was wet with slobber, but I didn't mind.

Tupper wasn't much, but he was another human.

Перед шалашом горел маленький костер, и у костра на корточках сидел Таппер. На нем были штаны и рубаха, которые я ему дал, на затылке все еще лихо торчал дурацкий соломенный колпак.

— Таппер! — снова крикнул я.

Он поднялся и степенно зашагал мне навстречу. Утер ладонью подбородок, потом протянул мне руку. Она была влажная, но я с радостью ее пожал. Конечно, Таппер не бог весть какое сокровище, а все-таки он тоже человек.

“Glad you could make it, Brad,” he said. “Glad you could drop over.”

As if I'd been dropping over every day, for years.

“Nice place you have,” I said.

— Очень рад, что ты выбрал минутку, Брэд. Очень рад, что ты ко мне заглянул.

Он сказал это так, словно я все эти годы навещал его каждый день.

— А у тебя тут славно, — заметил я.

“They did it all for me,” he said, with a show of pride. “The Flowers fixed it up for me. It wasn't like this to start with, but they fixed it up for me. They have been good to me.”

“Yes, they have,” I said.

— Это Цветы для меня устроили, — сказал Таппер с гордостью. — Они все для меня сделали. Сперва тут было не так, но они все сделали, как мне надо. Они обо мне заботятся.

— Ну да, ясно.

I didn't know what it was all about, but I went along. I had to go along. There was just a chance that Tupper could get me back to Millville.

“They're the best friends I have,” said Tupper, slobbering in his happiness. “That is, except for you and your papa. Until I found the Flowers, you and your papa were the only friends I had. All the rest of them just made fun of me. I let on I didn't know that they were making fun, but I knew they were and I didn't like it.”

Не поймешь, что он болтает, но я поддакиваю. Надо поддакивать. Надо ладить с Таппером — вдруг он как-нибудь поможет мне вернуться в Милвилл.

— Они мои самые лучшие друзья, — блаженно пуская слюни, говорит Таппер. — И еще, конечно, ты и твой папа. Пока я не нашел Цветы, у меня было только два друга — ты и твой папа. Только вы одни меня не дразнили. А все дразнили. Я не подавал виду, что понимаю, но я понимал — дразнят. Не люблю, когда дразнят.

“They weren't really unkind,” I assured him. “They really didn't mean what they said or did. They were only being thoughtless.”

“They shouldn't have done it,” Tupper insisted. “You never made any fun of me. I like you because you never made any fun of me.”

— Они ведь не со зла, — успокаиваю я. — Они не хотели тебе худого. Просто так смеялись, по дурости.

— Все равно нехорошо, — упрямо говорит Таппер. — Вот ты никогда меня не дразнил. Я тебя за это люблю, ты меня никогда не дразнил.

And he was right, of course. I'd not made fun of him. But not because I hadn't wanted to at times; there were times when I could have killed him. But my father had taken me off to the side one day and warned me that if he ever caught me making fun of Tupper, like the other kids, he would warm my bottom.”

“This is the place you were telling me about,” I said. “The place with all the flowers.”

Это чистая правда. Я никогда его не дразнил. Но вовсе не потому, что мне ни разу не хотелось над ним посмеяться; а в иные минуты я готов был его убить. Но однажды отец отвел меня в сторону и предупредил: пусть только я попробую издеваться над Таппером, как другие мальчишки, он так меня отлупит — век буду помнить.

— Значат, это и есть то место, про которое ты мне рассказывал — где всюду цветы и цветы.

He grinned delightedly, drooling from both corners of his mouth “Ain't it nice?” he said.

We had been walking down the slope together and now we reached the fire. A crude clay pot was standing in the ashes and there was something bubbling in it.

“You'll stay and eat with me,” invited Tupper. “Please, Brad, say you'll stay and eat with me. It's been so long since I've had anyone who would eat with me.”

Таппер расплылся в восторженной слюнявой улыбке.

— Правда, тут хорошо?

Тем временем мы спустились с холма и подошли к костру. Среди угольев стоял грубо вылепленный глиняный горшок, в нем кипело какое-то варево.

— Оставайся и поешь со мной, — пригласил Таппер. — Ну, пожалуйста, Брэд, оставайся и поешь. Я так давно ем все один да один.