Владимир Забудский - Путь к звёздам

— Мэм, по всей видимости, произошла утечка, — серьёзным тоном объяснил ей один из телохранителей, пока его коллега подошел пообщаться с жандармами.

Она могла видеть, как телохранитель недовольно указывает пальцем на назойливых дронов, а жандарм безучастно разводит руками, очевидно, имея в виду, что в Европе никому не запрещено использовать малые беспилотные летательные аппараты в публичных местах. Было заметно, что отказать возмущённому охраннику в его просьбе доставило французскому полицейскому удовольствие.

— Похоже на то, — ответила Саша, довольно безучастно глядя в объектив снимающего её карликового летательного аппарата, похожего на стрекозу-переростка.

— Вам не о чем беспокоиться, мэм. К сожалению, мы не имеем права запретить зевакам ошиваться тут и использовать дроны на улице. Но мы круглосуточно будем дежурить у дома вместе с французскими правоохранителями. Если кто-либо из этих людей начнёт проявлять хотя бы малейшие признаки агрессии, или если любые объекты вторгнутся в воздушное пространство над частной территорией ваших родных, мы немедленно примем меры.

— Всё это меня не беспокоит, — прервала его Саша, удивляясь, каким усталым кажется её голос. — Я могу идти?

— Разумеется. Желаю вам прекрасно провести время, мэм.

Бабушка Лара ждала её около приоткрытой калитки в арке каменного заборчика, окружающего дом. В первый миг Саша не узнала её. В её памяти запечатлелся образ деятельной и энергичной женщины, чья неуёмная энергия и житейская мудрость делали её истинной хозяйкой дома и главой семьи, как бы ни хорохорился гордый дед Эмиль. Та женщина следила за собой, пыталась идти в ногу со временем, и сильно обиделась бы, если бы внучка назвала её «бабушкой», а не по имени. Однако прошедшей осенью Ларе исполнилось 98 лет — слишком много, даже в развитой стране в XXII веке, чтобы столь почтенный возраст возможно было скрыть.

Морщины на темнокожем лице давно стали слишком многочисленными, чтобы с ними был смысл бороться. Во рту почти не осталось собственных зубов, а на голове — волос. Но вездесущая Лара не смущалась из-за того, что не в силах была изменить. Она ловко прикрыла седую проплешину красивым синим платком и бойко улыбалась внучке сверкающей белизной искусственной челюсти.

— Боже, ну наконец-то! — громко воскликнула бабушка по-французски, от волнения прижимая руку к своей огромной груди.

Миг спустя Саша уже была в её объятиях, вдыхая запах старости, смягченный духами с ароматом лаванды, которыми эта неунывающая женщина не забывала пользоваться до сих пор. Трогательную сцену поспешили запечатлеть с разных ракурсов дроны, продолжающие назойливо жужжать у них над ушами. Но в тот миг это никого не волновало.

— Дорогая, ты уж прости, но дед тебя не дождался. Прикорнул. Он у нас совсем уже обленился! Каждый Божий день устраивает себе на пару часов сиесту, будто всё остальное время трудится, не покладая рук, а не сидит сиднем в своём кресле! Но доктора говорят, что это ему полезно. Так что я его не ругаю. Всё-таки он уже три года, как столетие разменял, Эмиль-то мой. Ну, давай же, пойдём в дом!

Осиротев, Саша провела пять лет под опекой бабушки с дедушкой в этом самом доме. Она даже успела окончить младшую школу тут, в Карри-ле-Руэ, прежде чем переехать в Женеву, где дядя подыскал ей среднюю школу получше (это оказался первый переезд из очень многих). С тех пор она бывала здесь нечасто, но не реже раза в год, вплоть до 2120-го, когда её пребывание во Франции сделалось невозможным.

Дом остался почти таким же, каким представал в первых сознательных воспоминаниях Саши. В его просторных комнатах было много средиземноморского солнца, а в каждое окно норовили поцарапаться ветви садовых деревьев. Простая, но очень добротная, сделанная «на века» мебель из экологически чистых материалов излучала неповторимый запах, а каждая царапинка и каждое пятнышко на её поверхности хранили память об историях, произошедших с поколениями здешних обитателей.

Сколько Саша помнила, здесь редко царил идеальный порядок, как бы ни старался маленький отряд роботов-уборщиков, на помощь которому нередко приходила и сама хозяйка. Ведь невозможно было поддерживать стерильность в доме, где непоседливый хозяин постоянно мастерит и чинит что-то, разбрасывая повсюду детали и инструменты, со двора временами врывается гиперактивный спаниель Астерикс, оставляя следы от грязных лап, залетают мухи, осы и комары, для которых пауки уже приготовили в труднодоступных уголках свои коварные сети, а вдобавок шалит маленькая Саша, чьи игры способны мгновенно принести в самую чистую комнату в хаос и опустошение.

Теперь в доме было непривычно тихо и чисто, словно в аптеке. Старый Астерикс давно почил, дед Эмиль сделался слишком стар для слесарных дел, и давно минули те дни, когда в этих стенах раздавались детский смех и топот маленьких ножек. Не изменила себе одна лишь бабушка — она была по-прежнему готова взяться за щётку для пыли или пылесос, когда чувствовала, что её верная гвардия домашних механизмов не справляются со своими обязанностями.

Этот дом не был ни современным, ни богатым. Любой архитектор нашел бы немало изъянов в его планировке, дизайнер — в интерьере, а специалист по домашней электронике начал бы ворчать, что цифровая начинка жилища устарела ещё в ранних 2100-ых. Но у него была душа. Маленькая Саша почувствовала её, ещё когда исследовала его ползком и первыми неуверенными шагами, глядя на крутую лестницу как на неприступную горную вершину, на цветник во дворе — как на непроходимые джунгли, а на люк, ведущий в погреб — как на зловещую пещеру, в которой живут чудовища.

Переступив порог столько лет спустя, она сразу поняла — душа дома всё ещё на месте, и никуда не денется, пока живы его хозяева. Он всё так же глядит на неё невидимыми стариковскими глазами, безмолвно укоряя за долгое отсутствие, но в большей степени радуясь, что блудная дочь наконец явилась проведать его. Пусть даже и в последний раз.

— Давай, присаживайся, Сашенька. Чего ты как неродная? И глаза у тебя, смотрю, остекленевшие, словно ты и не со мной сейчас. Ты что же это, до сих пор не выключила свою электронику? Давай-ка, выключай! Я не шучу. Переводчик-то тебе, небось, не нужен, ты же язык ещё не забыла? Сколько лет тебя не было! Побудь, хоть в последний раз, с нами с дедом полностью, а не краешком уха…

Поддавшись ласковым, но не терпящим возражений уговорам бабушки, которая до сих пор не утратила удивительной способности находить подход к строптивому Сашиному характеру, она наконец отключила нейросеть, дважды ответив на уточняющие вопросы «Афины», что подтверждает эту свою команду.

Гулкая пустота, наступившая в её в голове, где за миг до того бушевал торнадо из клочков данных, огрела её, словно обухом. В первый миг ей показалось, что её мозг, оставшись без костылей в виде нейросети, вообще утратил способность самостоятельно мыслить. Найти ответы даже на простейшие бабушкины вопросы, вроде «Как добралась?», ещё и на подзабытом французском, занимало уйму времени. Всё, что она могла — невидящим взором пялиться на старые разводы на поверхности обеденного стола или прислушиваться к жужжанию осы у окна. Но забота бабушки, которой не требовалось ничего, кроме как накормить любимую внучку свежим запеченным провансальским тианом, и поворковать о любой ерунде, какая приходила в голову, помогла голове понемногу заработать снова, подобно тому, как запускает больной желудок лёгкий питательный бульон.