Франсуа Баранже - Спаситель мира [litres]

А пока я решил в тот вечер до конца использовать последние мгновения рядом с нашими хозяевами, и потому не отправился спать, а присоединился к тем из наших, кто грелся у костра в компании нескольких атамидов.

Правда, я заколебался, увидев, что Арнут’хар тоже здесь. С самого начала, даже не проявляя большей агрессивности, чем остальные, он ни разу не изменил свойственной ему природной подозрительности. Я отчетливо осознавал, что пока не будет доказано обратное, он продолжит считать нас шпионами или как минимум посланниками врага. Но у костра сидела Клотильда и некоторые мои друзья, а среди них – Танкред, и я решил, что не позволю своей нерешительности лишить меня их приятного общества.

Усевшись на лежащий прямо на земле ковер, я поцеловал Клотильду в шею и прижал ее к себе. Никто не вымолвил ни слова, все взгляды были обращены куда-то вдаль. Не решаясь нарушить молчание, я просто вглядывался в лица, размышляя об абсурдности Вселенной, годной лишь на то, чтобы порождать войны между народами. Мельком я отметил, что вполне привык к физическому облику наших хозяев, в том числе и воинов, несмотря на их пугающий вид, причем до такой степени, что чувствовал себя окруженным не атамидами и человеческими существами, а просто людьми. Интересно, а как остальные?

Через полчаса многие из-за холода покинули нашу компанию и вернулись в палатки. Даже Клотильда сдалась и отправилась в тепло синтетического убежища, правда предварительно поцеловав меня и посоветовав побыстрее присоединиться к ней. Вскоре у огня остались только Танкред, Арнут’хар и я.

Я растянулся на ковре, вглядываясь в звездное небо и развлекаясь тем, что придумывал центаврийские зодиакальные созвездия. Однако вместо ожидаемого удовольствия от маленькой игры я вдруг почувствовал тоску, столь же внезапную, сколь и странную. Лежа на поверхности незнакомой планеты, в темноте глубокой ночи и полной тишине дикого мира, я реально ощутил, как далеко я от дома. На краткое мгновение мне даже показалось, что я сейчас упаду в звездную пустоту. Я вытаращил глаза, осознав, что получил слабое представление о муках, которые должен испытывать в своей Камере забвения несчастный Косола – жертва военного тоталитаризма, про́́клятая душа религиозной нетерпимости.

– Придите …

Я приподнялся на локте и посмотрел на Танкреда.

– Это ты… – начал я, но тут же осекся, поняв по его выражению лица, что он тоже услышал зов. Мы взглянули на Арнут’хара, который невозмутимо вернул нам взгляд, и тут до нас наконец дошло.

Тан’хем.

Старый мудрец прислал нам молчаливый призыв. Арнут’хар явно ничего не слышал. Его не звали. Когда мы с Танкредом поднялись и направились к палатке, глава воинов проводил нас долгим взглядом. Уверенный, что он все понял, я невольно подумал, что со стороны Тан’хема это не самый умный ход. Арнут’хару, который и так не слишком нас жаловал, наверняка очень не понравится, что его отставили в сторону.

Палатка старика не занимала особого места в лагере. Она располагалась во внешнем круге, и ничто не указывало на то, что это жилище вождя. Впрочем, я бы не мог утверждать, что Тан’хем был вождем группы. Иерархическая структура атамидов все еще оставалась для меня темным лесом.

Мудрец ожидал нас, сидя на том же месте и в той же позе, что и во время нашей первой встречи, с той существенной разницей, что на сей раз он был один. Устроившись по-турецки на ковре, с невидимыми под туникой руками, он любезно предложил нам вдохнуть ук’тис, тлеющие шарики из сушеных листьев, чьи слегка наркотические свойства позволяли расслабиться. Их предлагали гостям, как в других культурах предлагают чай или алкоголь.

Обычно я избегаю вдыхать ук’тис – точно так же, как никогда не употребляю алкоголь, – потому что весьма прохладно отношусь к любому способу затуманить сознание. Но в тот вечер отказ выглядел бы неуместным. Я чувствовал, что Тан’хем пригласил нас не для светской беседы, и не хотел сделать ничего, что могло бы заставить его передумать.

Он начал с того, что осведомился о здоровье Танкреда, потом задал несколько вопросов о нашем пребывании в караване. Мы терпеливо отвечали, продолжая вдыхать этот чертов едкий дым. Очень скоро старик понял, что все его обходные маневры бесполезны. Скрыть свое расположение духа от атамидского мудреца, да еще такого проницательного, как Тан’хем, практически невозможно.

– Насколько я понял, завтра вы собираетесь нас покинуть, – наконец сказал он. – Мне захотелось увидеть вас в последний раз перед вашим отъездом .

Я невольно подумал : а главное, вам захотелось задать Танкреду тот вопрос, который вертится у вас в голове с самого начала, тот самый, который вы задали перед самым нападением Игнасио и на который он так и не ответил…

Тан’хем вздрогнул. Эта мысль вырвалась из моего разума, прежде чем я сумел ее удержать. Хотя мудрецы не могут «слышать» невольные мысли, если те не облечены в слова, он наверняка остро воспринял всплеск моего цинизма. Ужасно смущенный, я смотрел в сторону, надеясь, что он не обидится и продолжит. Танкред ничего не заметил. Старец действительно продолжил, и, вопреки моим опасениям, я почувствовал в его мысленном голосе намек на улыбку. Я уже имел возможность констатировать, что мой, скажем так, довольно язвительный склад ума забавлял атамидских мудрецов.

– Нам не представилось случая серьезно поговорить с того самого дня, когда Танкред был ранен. Прошу меня простить. Не ищите в этом какого-то пренебрежения. Я просто хотел за вами понаблюдать. Посмотреть, как вы себя поведете, оказавшись среди нас. Говоря прямо, как иногда любит делать Альберик, вы меня удивили. С самого прибытия на Акию единственное представление, которое создали о себе человеческие существа, – это образ кровавых убийц. Но, придя к нам и смешавшись с нами, вы показали, что люди могут быть альтруистами и открытыми другим существам. Я хотел, чтобы вы узнали об этом, прежде чем нас покинуть .

Это было трогательное признание, особенно для меня, который наизнанку вывернулся, стараясь наладить общение между нами и ими. Кстати, наверняка это было причиной, по которой Тан’хем пожелал увидеть нас обоих. Каждый на свой манер, мы оба много сделали для сближения. Танкред – создав условия для первого контакта, а я – без устали пытаясь лучше узнать наших хозяев и удовлетворить их любопытство.

Последовало долгое молчание. Я улыбнулся, потому Танкреду и Тан’хему наверняка было что сказать друг другу, но ни один не решался начать. Чем дольше длилось молчание, тем более озабоченными они выглядели, и тем комичнее казалась мне ситуация. В конце концов я не выдержал и откровенно расхохотался. Два фарфоровых болванчика тут же повернули ко мне зардевшиеся лица, и их тоже разобрал смех. Смеющийся атамид обычно издавал горлом довольно забавный сиплый звук. Наверное, как и человеческий смех для атамидского уха, предположил я. Комическое гоготание Тан’хема так не соответствовало его церемонному поведению, что я расхохотался еще пуще.