Франсуа Баранже - Спаситель мира [litres]

Тут уже я запутался.

– Какого офицера?

– Того, которого я видел во время нашей ночной вылазки в Ук’хар. Того, который собрал всех спецназовцев перед входом в святилище, чтобы дать Испепелителю возможность тайно выполнить свою зловещую работу. Теперь я его вспомнил. Леон Ковальски. Мы с ним из одного выпуска военной школы. Единственный раз я увидел его много лет спустя, в видеозаписи репортажа об отправке миссионеров. Я узнал его в отряде военных, которые сопровождали ученых. И если в ту ночь, когда мы проникли в святилище, он оказался там живехонек, значит он был среди убийц, сбежавших в горы и ожидавших прибытия войск.

– Точно, – согласился я, – все совпадает. Кстати, вот и ответ на загадку, которую нам так и не удалось разрешить: таинственный обмен сообщениями между «Святым Михаилом» и источником на Акии, хотя считалось, что там все умерли.

И снова Танкред кивнул.

– Сидя в горах, офицеры-предатели продолжали посылать свои отчеты по тахион-связи! – сказал он.

– Почему они это сделали? – мысленно спросил Тан’хем. – Почему эти люди убили своих?

– По той же причине, по какой началась эта война, – медленно произнес Танкред. – То, что обнаружилось в святилище, наверняка имело такую важность в глазах Святого престола, что было решено не оставлять свидетелей. Единственная вина гражданских из первой миссии была в том, что они знали. За это их немедленно приговорили и казнили тем же вечером.

Это чудовищное заключение заставило нас умолкнуть. В моей голове крутился водоворот спутанных мыслей. Несмотря на то что с самого начала войны я вдоволь нагляделся на ужасы и нелепости, привыкнуть к этому было невозможно. А уж догадаться, что чувствует Танкред, не представляло особого труда. К отвращению, которое он испытывал к преступникам, наверняка примешивался стыд за то, что он принадлежит к той же армии, за то, что принес НХИ те же клятвы верности.

Снаружи не доносилось ни звука, ночь была тиха. Интересно, сидит ли Арнут’хар по-прежнему у огня. В свете того, что я только что узнал, мне стало понятно, почему вождь воинов проявляет по отношению к нам такую сдержанность. Как можно доверять существам, которые способны без колебаний истреблять себе подобных?

– Вы другие, мы знаем, – заверил Тан’хем, словно угадав ход моих мыслей.

Или я невольно проговаривал их в голове?

– Я тоже должен кое-что знать , – продолжил старый мудрец.

На этот раз я проследил, чтобы мой разум не начал иронизировать без моего ведома.

– Танкред, в тот день, когда ты был ранен, ты сказал, что тебя позвали .

– Помню, – откликнулся тот.

– Можешь ли ты рассказать подробнее… Или это слишком личное?

– У меня были сны… странные и возвращающиеся. Долгое время я боялся, что они предвестники… безумия. До того дня, когда я понял. Понял, что это не сны, а послания. И их содержание было совершенно недвусмысленным. Они велели мне прийти. Прийти к атамидам.

– Откуда такая уверенность?

– Не знаю… Долгое время я не понимал. Но однажды смысл послания прояснился. Я разглядел линии …

При этих словах Тан’хем резко выпрямился.

– Линии! – воскликнул он. – Ты именно это хотел сказать?

– Да, без всякого сомнения, и именно они привели меня к вашему каравану.

Танкред как будто не заметил, но он явно коснулся чувствительной точки.

– Эти линии что-то значат для вас, Тан’хем? – не удержался я.

– Таково… типичное ви́дение атамидов. Способ представлять себе некие силы, которые образуют Вселенную… Это не может быть случайностью …

– Что именно? – не сдавался я. – Что не может быть случайностью?

Старый атамид глубоко вздохнул. Он мельком взглянул на ук’тис, но от них остался только холодный пепел.

– Юс’сур… Юс’сур больше, чем мудрец, он Предок. У него много имен. И одно из них – Юс’сур-кто-грезит. Возможно, это он посылал сны Танкреду .

Глаза моего друга расширились. Он пересел ближе к Тан’хему.

– Тогда я должен его увидеть, – выдохнул он. – Я должен с ним встретиться!

Тан’хем кивнул, подражая людям, когда те хотят выразить свое согласие.

– И я так думаю. Не знаю, действительно ли Юс’сур способен сделать это, но, если так и есть, у него должны быть веские причины. Поэтому я отведу тебя к нему .

– Спасибо, – проговорил Танкред дрожащим голосом. – От всего сердца спасибо.

Казалось, он испытывает глубокое облегчение, словно скинул тяжкий груз после долгой дороги.

– Похоже, мне не придется завтра с вами прощаться, – не без лукавства подумал Тан’хем.

20 декабря 2205 ОВ

– Этой ночью умер Эд Бонмарши! – пророкотал Боэмунд прямо в ухо Годфруа Бульонскому.

Сеньоры стояли бок о бок, чтобы можно было разговаривать, не опасаясь, что их подслушают. Вокруг них плотными рядами выстроились нормандские солдаты, чтобы никто не мог видеть, что происходит в центре построения. Идея принадлежала Годфруа.

Когда этим утром фламандский герцог приветствовал Боэмунда Тарентского перед командным центром, он сразу заметил, что тот едва сдерживает гнев. Порывистый нормандец готов был взорваться, и Годфруа не хотел допустить, чтобы тот публично даст волю чувствам, каковы бы ни были причины его ярости. За обоими постоянно следили, в этом не было никаких сомнений, а здесь, на простирающейся перед Генеральным штабом эспланаде, где всегда толпился народ, опасения были особенно велики.

Тогда он заговорил громко, не дав князю выразить свой гнев:

– Дорогой Боэмунд! Как вы сегодня себя чувствуете?

Натужная жизнерадостность Годфруа заткнула рот его собеседнику, посмотревшему на него как на ненормального.

– Мне сказали… – продолжал Годфруа, лихорадочно прикидывая, что ему говорить дальше, – что вы сегодня намереваетесь провести смотр своим войскам, стоящим в столице. И я тут же подумал, что неплохо бы и мне последовать вашему примеру, и как было бы приятно отправиться туда вместе. Неплохая мысль, как по-вашему, дорогой друг?

На лице Боэмунда возникло такое выражение, будто он размышляет, не упустил ли чего. Потом он понял.

– Клянусь… это было бы весьма целесообразно.

– Отлично, договорились! Тогда через полчаса встретимся на аэродроме и возьмем мой личный IT-джет. И десяти минут не пройдет, как будем в столице.

Годфруа Бульонский не преувеличивал, его джет за семь минут покрыл расстояние, на которое транспортным баржам требовалось полчаса, если не было ветра. Боэмунд задумался, почему герцог никогда им не пользуется. Видимо, в силу присущей ему скромности.

Все время перелета мужчины не разжали губ. Хотя в джете они были одни, он наверняка прослушивался.