Франсуа Баранже - Спаситель мира [litres]

Экс-лейтенант почти оправился от ранения. Он еще не мог до конца вытянуть правую руку, в ключице покалывало, когда он напрягал грудные мышцы, но худшее осталось позади. Чтобы полностью вернуть чувствительность, по утрам, когда лучи восходящего солнца только пробивали себе дорогу в лабиринте дюн и скал, он, пользуясь свежестью и спокойствием первых часов дня, проделывал долгие восстановительные упражнения.

В данный момент он проводил серию ката [30] Ката – последовательность движений, связанных принципами ведения поединка с воображаемым противником или группой противников. Является квинтэссенцией техники конкретного стиля боевых искусств. самообороны или координированной нагрузки, которым обучился в Королевской военной школе в Дании, и наконец-то получал некоторое удовольствие, практикуя искусство боя. Его так долго готовили, а теперь он испытывал к этому навыку чувство внутреннего отторжения. Поначалу он упражнялся один, но очень скоро у Льето вошло в привычку присоединяться к нему. Вдвоем они могли проводить комбинации атака/парирование/блок, которые и есть основа основ боевых искусств, возвращаясь к приобретенным годы назад и, как им казалось, давно забытым рефлексам.

Через несколько дней этот странный балет вызвал любопытство атамидских воинов, и они стали приходить, чтобы понаблюдать за ними. Кому-то это быстро надоедало, зато другие оставались до конца и возвращались в последующие дни, так что теперь на тренировках присутствовала дюжина зрителей. Это не мешало людям, потому что атамиды вели себя тихо. Однажды Танкред даже махнул им рукой, чтобы пригласить кого-нибудь из них присоединиться. Безуспешно. Может, эта странная сарабанда представлялась атамидам чересчур смешной?

– Скажи, Танкред, ты со мной или… где-то еще? – вдруг спросил Льето, будто извиняясь за то, что прервал мысли друга.

– Хм, да… Извини меня. Постараюсь сосредоточиться.

Однако Танкред знал, что это напрасный труд. На самом деле, открыв утром глаза, он первым делом подумал о Клоринде.

Несмотря на то что теперь он научился не позволять ей целиком занимать свое сознание, иногда в его мыслях внезапно возникал образ итальянки и больше уже весь день не покидал его, почти ослепляя, как оставшаяся на сетчатке слишком яркая картинка.

С их разрыва прошло тридцать семь дней. Для Танкреда – тридцать семь дней мучений, когда сожаление сливалось с гневом, чтобы превратиться в густое месиво противоречивых чувств. Если он думал, что был не прав, то не проходило и часа, как он решал, что поступил совершенно правильно, хотя прекрасно знал, что еще через час будет уверен в прямо противоположном. Как бы то ни было, результат всегда оказывался однозначным: ему чудовищно не хватало молодой женщины.

Он бы дорого дал, лишь бы узнать, что она делает в это самое мгновение. Что говорит? Как одета? В каком настроении? Что ела на обед? Думала ли… о нем?

Она наверняка с трудом узнала бы его, если бы увидела сегодня. Чтобы легче переносить жару, он стал одеваться на атамидский манер, обматывая тело длинными полотнищами ткани тусклых расцветок и перевязывая их пестрыми шнурами. К тому же его лицо скрывала отросшая уже на два сантиметра борода, а волосы, которые он перестал подвязывать, свободно спадали ему на шею. Впрочем, так же выглядели и его спутники. Те двадцать дней, что они провели с караваном, изменили их внешность не меньше, чем личность.

Бесшипники преодолели психологический барьер, когда девять дней назад согласились остаться с караваном, хотя планировали возвратиться в пещеры. В определенном смысле они наконец тоже признали, что являются частью всего. Теперь не было взбунтовавшихся людей, которые забились в свои пещеры, с одной стороны, и атамидских беглецов – с другой. И пусть каждый выживает в одиночку! Нет. Проблема атамидов стала так же и проблемой бесшипников. Все, что касалось этой проклятой планеты, касалось и их.

Рассказ о судьбе миссионеров, разумеется, глубоко их потряс и заставил изменить точку зрения. Он изменил весь расклад. Теперь невозможно было уехать как ни в чем не бывало. Клотильда, самая продвинутая в вопросах истории и социологии, великолепно подвела итог ситуации: «До сих пор люди показали атамидам только два своих лика: убийственного безумия или преступного безразличия. Наверное, пришла пора продемонстрировать сопереживание, альтруизм или братство!»

Так что бесшипники приняли решение остаться со своими хозяевами.

Уже на следующий день возник еще один фактор, подтвердивший правильность выбора: менее чем в нескольких десятках километров было замечено подразделение П в полном составе. Отряд коммандос П – это означало семьдесят крестоносцев-пехотинцев в экзоскелетах «Вейнер-Ников», вооруженных и экипированных для выживания на вражеской территории. Конечно, полной уверенности у нас не было, но не исключено, что они идут по следам каравана.

Прямое столкновение было немыслимо: даже если бы атамидам удалось устроить эффективную засаду, численный перевес человеческих солдат был слишком велик. При такой экипировке всего десятка коммандос хватило бы, чтобы уничтожить всех воинов каравана. Танкред поклялся себе, что использует все свои навыки и тактические знания о человеческих военных техниках, чтобы помочь принявшему их отряду атамидов ускользнуть от врага и оказаться в безопасности.

Наступая на Танкреда, Льето методично наносил ему серию ударов гьяку цуки [31] Гьяку цуки – один из «традиционных» ударов в карате, отличается скоростью и силой. , когда порыв ветра поднял тучу мелкого песка, которая мгновенно окутала обоих бойцов и заставила их зажмуриться. Чтобы укрыться, они сразу спустились с каменистого склона, на котором сражались.

– Похоже, дождь возвращается, – заметил Льето, прищурившись и всматриваясь в небо.

Танкред кивнул в знак согласия. Не было видно ни облачка, но он тоже чувствовал, что дождь близко. Он подумал, уж не покроет ли завтра утром пустыню снег.

За последнее время он освоился с планетарными особенностями Акии. Не проходило дня, чтобы он не подмечал новые детали, которые прежде от него ускользали. Там, где раньше он просто говорил «пустыня», имея в виду равнину и не видя в ней ничего, кроме чередования песка и камней на многие тысячи километров вокруг, теперь он воспринимал все богатство этих мест в их бесконечном разнообразии.

Помимо лесистых провалов, которые атамиды называли «эрн’нурис», Танкред мог перечислить множество других природных разновидностей равнины, которые научился распознавать и выделять: массивы движущихся дюн, перемещавшихся по воле ветров и достигавших иногда размеров во многие квадратные километры; скалистые плато, изъеденные эоловой эрозией, одним из бесчисленных представителей которых было плато Нового Иерусалима; поющие дюны, которые ветер иногда заставлял вибрировать в пронзительной гармонии; скалистый хаос, чьи мощные блоки, казалось, были уложены руками титанов; простирающиеся широкими бурыми пятнами странные трясины, чьих названий на атамидском языке он не знал; они возникали вечером, перед самым заходом альфы Центавра, благодаря загадочному подъему идущих из глубины вод, и быстро промерзали ночью, покрываясь похожей на стекло хрупкой ломкой коркой; высокие застывшие дюны, чьи склоны, иногда отвесные, давали тень на протяжении всего дня, позволяя редким разновидностям растений, замеченных на поверхности – например, покрытому шелковистым пухом сиреневому лишайнику, – быстро разрастаться в отдельных уголках; или еще нечто, что атамиды называли «т’уг», то есть равнина сама по себе, море затвердевшего и высохшего песка, смешанного с массой камней и булыжников, – просто безводная и бесплодная местность.