Франсис Карсак - Робинзоны космоса [сборник litres]

К вечеру местность начала повышаться, и они заночевали под гигантским деревом на сухой земле. На следующее утро Стелла почувствовала себя усталой, ее сильно лихорадило, но она решила, что это с непривычки, из-за трудного перехода. Весь день она еле плелась. Раза два или три она порывалась заговорить об этом с Лапрадом, но сдерживалась: иди или подыхай, сказал он, и она не решилась жаловаться, а удовольствовалась тем, что проглотила тайком две таблетки панвакцины.

В ту ночь она спала плохо и проснулась перед рассветом. Кругом было тихо. Лео нес вахту, опустив голову на скрещенные лапы. Лапрад и Гропа отдыхали чуть поодаль, завернувшись в свои одеяла. Стелле было холодно, но она ощущала где-то в животе воспаленную жгучую точку. Осторожно проведя рукой по животу, она тихонько вскрикнула: чуть пониже пупка пальцы ее нащупали под кожей опухоль размером с куриное яйцо. Отойдя в сторону, она расстегнула комбинезон: да, это была опухоль, красноватая в свете электрического фонарика. Когда Стелла возвращалась к лагерю, ее вдруг пронзила острая боль.

– Месье Лапрад!

Резко распрямившись, Тераи тут же вскинул ружье:

– В чем дело?

Стелла объяснила и в слабом свете зари увидела, как он побледнел.

– Сколько у вас было приступов?

– Один.

– Уф, значит, еще не поздно. Гропа, подъем!

Тераи пнул инженера под ребра, и тот вскочил, вне себя от ярости.

– Аптечку, скорее! Вопрос жизни или смерти! Ложитесь на спину, мадемуазель, я вас срочно прооперирую. Не бойтесь, я уже имел дело с такими случаями. Эй, вы, держите ее, чтобы не дергалась! На анестезию нет времени. Акоара! Тилембе! Ота ези раи! Кила ниамба ето!

Туземцы подскочили к девушке и навалились ей на ноги, в то время как перепуганный Гропа удерживал ее руки, а Лапрад прокаливал скальпель и пинцет.

Обнажив ей живот, он быстрым и точным движением разрезал кожу над опухолью. Брызнула кровь, он осушил ее тампоном, осторожно раздвинул края разреза.

Полумертвая от страха, Стелла стонала от боли, но не осмеливалась пошевельнуться. Лапрад уже рылся в ране пинцетом.

– Ага, вот оно! Вы спасены, но мы едва успели.

Он бросил на землю беловатый, испачканный кровью комок и влил в рану антисептик.

– Если бы вы мне сказали об этом вчера, можно было бы избежать операции, обойтись одним хинином. А так – еще несколько минут, и вам бы уже ничто не помогло. Смотрите, она уже созрела, вот она, лопается!

Стелла повернула голову в ту сторону, куда он указывал своей огромной рукой. Беловатый комок, лежавший на земле, лопнул, и из него вылилась масса мелких амебовидных шариков.

– Акоара, сита ето!

Носильщик вылил на кишащую кучку немного спирта и поджег.

– Что это было?

– Ниамба, которую вы подцепили вчера, когда упали в лужу. Это паразит, который внедряется под кожу на животе и очень быстро размножается в своей оболочке. Когда ниамбы созревают, они выделяют особую кислоту, разъедающую брюшную стенку, и сразу растекаются по всей полости. После этого остается только пустить себе пулю в лоб. Они пожирают человека живьем! Господи, неужели вы не почувствовали острого укола, когда упали в воду?

Не переставая говорить, он зарядил сшиватель и быстро поставил две скобки. Стелла поморщилась от боли.

– Почувствовала, но не придала этому особого внимания. Я как раз переодевалась и подумала, что это комар.

– В этих чертовых болотах на все надо обращать внимание! А вчера вы чувствовали себя усталой, у вас был жар, так ведь? Надо было сказать мне!

– Могли бы сами осведомиться о моем здоровье, вместо того чтобы искать блох у вашего льва!

– Лео во многом – настоящий ребенок: если я не буду следить за ним, он совсем запаршивеет. Но вы-то вроде как взрослая! Там, куда мы направляемся, придется все время быть начеку. Если вы на это не способны, протянете недолго. Впрочем, мне все равно следовало предупредить вас… Даже странно, что я этого не сделал!

– Когда я вас спросила, как раз появился боа…

– И все равно я должен был об этом подумать. Я тут за главного, а значит, за всех отвечаю. Если с вами когда-нибудь еще случится подобное, когда вы будете одна, оперируйте себя сами, без колебаний! После второго приступа еще есть надежда, оболочка пока не открылась. Но после третьего… Ну вот, я наложил повязку с заживляющим бальзамом, через два дня сможем двинуться дальше.

Стелла отдыхала под навесом из ветвей, подложив под голову рюкзак. Шалаш был открыт с одной стороны, и со своего места она видела гигантские деревья с гладкими могучими стволами. На высоте двадцати метров они словно взрывались густыми кронами, образуя сплошной полог, сквозь который едва просачивался зеленоватый, будто дело происходило под водой. Земля под деревьями была почти голой, лишь кое-где росли хилые пучки не знавшей солнца травы.

Лапрад построил это убежище, проклиная неженок, которые не могут сами о себе позаботиться, жалуясь на потерю времени и на то, что в этих местах трудно раздобыть свежее мясо. Тем не менее, не переставая ворчать, он заботливо сплел для Стеллы постель из мягких прутьев.

Сидевший перед входом в шалаш Гропа что-то записывал в дневник. Дымок от угасавшего костра поднимался вертикально в неподвижном воздухе и растекался под сводом листвы. Стелла наблюдала за инженером: мокрая от пота рубашка обтягивала его широкую спину, мускулы на правой руке мягко перекатывались, а когда он чуть поворачивал голову, она видела его классический профиль с черными завитками коротких волос надо лбом. Странно, почему он сначала показался ей заморышем? Впрочем, рядом с Тераи любой нормальный мужчина выглядел бы не лучше. Лапрада нигде не было видно, носильщики тоже исчезли.

– Месье Гропа!

Ахилл повернул голову, встал, подошел к девушке:

– А! Уже проснулись, мадемуазель? Как себя чувствуете?

– Лучше, гораздо лучше. Думаю, смогу двинуться в путь уже завтра, на сутки раньше, чем предсказал наш друг. Быть может, хоть это вернет ему хорошее настроение?

– Сомневаюсь. В нем нет ничего человеческого – настоящее чудовище!

– Не стоит его порицать. Он одинок, и ему просто не повезло. С его способностями он должен был бы занимать высокий пост в университете или в какой-нибудь компании. Драма две тысячи двести двадцать третьего года превратила его в изгнанника. Лео – его единственный друг.

– Этот зверюга? Да я боюсь его до жути!

– Но почему? Лео очень мил, хотя и старается нас игнорировать.

– Зверь… животное… не имеет права думать!

– Полноте, месье Гропа, вы же образованный инженер! Как вы можете разделять глупые предрассудки? Нет, тут я целиком на стороне Лапрада. Этот поджог зоопсихологической лаборатории в Торонто был отвратительным и глупым преступлением!