Франсис Карсак - Робинзоны космоса [сборник litres]

– Наши социалистические теоретики неоднократно доказывали, что жизнь не может существовать в каком-то одном, изолированном месте. Помимо Земли, обязательно есть и другие планеты, где она должна была развиться. Что же касается М. С. Н., то, по правде говоря, я полагаю…

– Что сюда следовало бы добавить четвертую фамилию, самую распространенную в вашем Союзе? Знаю-знаю. Однако именно ваш делегат на Конгрессе две тысячи восемьдесят третьего года потребовал, чтобы для обозначения двигателя, позволившего нам выйти в межзвездное пространство, были использованы самые распространенные фамилии в странах, внесших главный вклад в его разработку, – Франции, США и Швеции. С тех пор не прошло и десяти лет. О, мне известно, что генератор был доведен до ума в лабораториях Атомграда. Но основные теоретические вычисления выполнил индус Кришнасвами, а сплав создал японец Тагаваси. Как правильно заметил ваш делегат, фамилию все равно пришлось бы выбирать.

– Быть может, Ергушов, – прервал Ривьера Купер, – вместо обсуждения достоинств вашей державы, которых у нее, разумеется, хватает, вы укажете нам, у какой из ближайших звезд мы можем, на ваш взгляд, надеяться обнаружить планеты.

Русский сверился с толстым журналом:

– G C триста двенадцать семьсот шесть. Примерно в девяти парсеках. Те, которые расположены ближе, столь огромны, что шансов на обнаружение вокруг них пригодных для жизни планет крайне мало, хотя и не могу сказать, что их нет вовсе.

– Что ж, пусть будет триста двенадцать семьсот шесть. Прыжок – через полчаса. Ергушов, задайте координаты автопилоту.

Русский уже стучал по клавишам пульта управления, загружая в электронный мозг необходимые данные. Кол, как фамильярно звали финна Колехайнена, медика, заранее приготовил инъекцию, благодаря которой они не повредились бы рассудком за тридцать с небольшим секунд полета в гиперпространстве.

Бернар облокотился на выступающий край большого наклонного экрана. Перед «Арго», снизу, сверху, справа, слева от него в космической мгле сверкали яркие точки звезд.

Покинутая ими система осталась далеко позади, в нескольких миллионах километров, и уже не была видна, вследствие чего звездный крейсер казался потерявшимся, одиноким, осиротелым. К Ривьеру подошла молодая женщина-физик:

– Кругом столько миров, Бернар, и, быть может, ни один нам не подходит! Я часто думаю о безудержном воображении людей прошлого века, когда авторы фантастических рассказов населяли вселенную различными монстрами. С какой бы радостью я повстречалась со всеми этими космическими чудовищами! Так нет же – ничего! Одни лишь голые, пустынные, враждебные планеты. Солнца, растрачивающие свою энергию впустую! Солнца, освещающие одну лишь смерть. И даже не смерть – не-жизнь. Безразличная, слепая Вселенная. И мы, потерявшиеся посреди нее, безнадежно ищущие спутников! Три года, целых три года тщетных поисков!

Он не ответил, хотя мог бы сказать, что для его спутников путешествие оказалось не совсем уж тщетным, что они собрали сведения о физическом состоянии других миров и космоса, даже о времени. Но для него самого, кроме некоторых наблюдений о поведении людей вне Земли, которые он вел вместе с молчаливым маленьким доктором и которые принесли не слишком много нового, – для него самого научный итог был нулевым. Три года жизни растрачены впустую или почти впустую.

Дребезжание звонка вырвало его из задумчивости.

Он покорно прошел к своей кушетке и растянулся на ней во весь рост. Гиперпространственный «прыжок» не предполагал ускорения, но сопровождался невыносимым головокружением, вызванным крайне быстрой и беспорядочной сменой внутренних ощущений, – сменой, которую пока еще никому не удалось объяснить. Это порождало в человеческом мозгу леденящий, не поддающийся никакому разумному толкованию ужас, и неоднократно – с тех пор как люди начали совершать межзвездные полеты – приводило к случаям помешательства в экипажах. Удостоверившись в том, что автоматический шприц наполнен необходимым снотворным, он защелкнул браслет на своем правом предплечье.

Затрещал закрепленный над кушеткой интерком, затем раздался голос Купера:

– Внимание, отсчет пошел!.. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один…

Он ощутил легкий укол и потерял сознание.

В себя он пришел спустя минуту: найти эффективное снотворное, действие которого длилось бы ровно тридцать секунд, те самые тридцать секунд, что требовались для «прыжка», они так и не смогли. Расстояние, преодолеваемое за это время вне пространства, было пропорционально отнюдь не длительности полета, всегда равной тридцати секундам, но прилагаемой энергии. Дополнительные тридцать секунд между концом «прыжка» и пробуждением экипажа едва не стали – даже несмотря на наличие автопилотов – фатальными для экипажа «Ориона», когда во время Третьей звездной экспедиции метеорит пробил обшивку корабля.

Он поднялся на ноги и направился в командную рубку.

Уже находившийся там Купер по интеркому отдавал распоряжения всем восьми членам экипажа. Затем пришла Ирен. Григорий Ергушов, как обычно, задерживался. Снотворное вызывало у него сильнейшую мигрень, и Колехайнену каждый раз приходилось устраивать ему сеанс электроцеребротерапии.

Купер указал на экран:

– Вот. Мы уже менее чем в миллионе километров. У Григория, этого старого варвара, со счетом все в порядке!

На экране вырисовывалась, увеличенная благодаря аппаратуре, пятая планета системы. Зеленая, закрытая облаками, с большими пятнами, темными и посветлее, она напоминала Землю. Отчетливо были видны два спутника.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – проговорила Ирен, – но ведь никогда прежде…

– …Мы не видели ничего столь похожего на наш собственный мир? Да, так и есть. И у меня уже имеются первые результаты спектрального анализа: кислород, азот, водяной пар… Похоже, мы наконец нашли то, что искали.

– Наши теоретики, как всегда, оказались правы, – пророкотал чей-то бас. Сопровождаемый щуплым финном, в командную рубку вошел Григорий Ергушов.

– Но есть ли на этой планете жизнь, – заметил Купер, – нам пока неизвестно.

– Скорее всего, есть, Купер, – возразил Ривьер. – Свободный кислород – верный ее признак, по крайней мере жизни растительной. Взгляните туда, на спектральные линии – в них определенно присутствует хлорофилл!

– Стало быть, планета пригодна для жизни…

– Да, здесь есть жизнь! Вы только подумайте: жизнь! Пусть и чисто растительная! Какое чудо! Но насколько эта планета подходит нам, я пока что не знаю. Некоторые формы растительной жизни, скорее, даже опасны, например бактерии. Не говоря уже о вирусах! В общем, одно из двух: либо жизнь здесь по своей химической основе значительно отличается от нашей, и в этом случае местные бактерии, и даже вирусы, не принесут нам серьезных неприятностей – правда, если мы пожелаем колонизировать эту планету, то будем вынуждены полностью изменить ее экологию, – либо, что кажется более вероятным, учитывая наличие хлорофилла или его ближайшего эквивалента, жизнь здесь аналогична нашей, и тогда нам нужно остерегаться болезней!