Алексей Ракитин - Дорога на Даннемору (СИ)

Бог, однако, нас миловал. «Цивилизаторы» так и не обнаружили наших перемещений с континента на континент. На той самой скале, где мы провели первую ночь и повстречали сечевого атамана Мазая-Банзая, был устроен последний лагерь нашей группы. Легендарный дед очень обрадовался нашему появлению и даже признался, что скучал во время нашего отсутствия. Впрочем, тут он, скорее всего, просто-напросто захотел польстить нашему самолюбию: казачьи атаманы народ лукавый и знающий толк в политесе. Уж мне ли испытывать на сей счёт какие-то сомнения? Я ведь и сам такой…

Все, кроме меня и Нильского Крокодила, остались в лагере, коротать последние часы на Даннеморе за последними оставшимися в нашем распоряжении фляжками, штофами и графинами. Я же на борту геликоптера был доставлен к тому самому месту, где всего каких-то сорок пять часов назад наша группа вышла на берег восточного континента. Признаюсь, я испытал некоторый трепет при погружении в чёрные воды неласкового и совсем незнакомого океана. При всей присущей мне отваге (смекалке, самоотверженности, героизму и пр.) водолазное дело никогда не являлось моим «коньком» и ещё со времён обучения в монастырской школе тюремного типа с углублённым изучением подрывной деятельности я сохранил устойчивое предубеждение к разного рода загубникам, дыхательным смесям и ластам.

Но выбора у меня не было и, используя всё ту же мини-торпеду, что помогала нам высаживаться на берег Ист-Блот, я отправился на глубину семьдесят пять метров, туда, где находился пандус «Фунта изюма». Поиск в чёрной даннеморской воде космического корабля явился бы процессом долгим и утомительным, но мне очень помог охранный буй, выпущенный после спуска на океанское дно. Он точно навёл меня в нужное место, благодаря чему я вернулся в чрево родного «Фунта изюма» быстро и без особых хлопот.

Дальнейшее оказалось делом техники. Через четверть часа я рванул из-под воды в зенит с ускорением в десяток «g», описал трёхсоткилометровую дугу и опустился точно в назначенное место в предгорьях Bald Mountains. Там меня уже ждали с искренним нетерпением. Команда весело, но без лишних проволочек, погрузилась на гостевую палубу, Нильский Крокодил торжественно подорвал свой геликоптер, столь часто выручавший нас в даннеморской одиссее, и я стартовал снова. На этот раз в космос.

Первый этап полёта — разгон до субстветовой скорости — представлял для нас определённую угрозу. Орбитальная станция слежения за планетой, разумеется, выпустила бы истребители для нашего перехвата и вовсе не факт, что «Фунту изюма» удалось бы в одиночку от них оторваться. Но поскольку все этапы операции оказались продуманы и исполнены безукоризненно, то и отступление мы провели в лучших традициях казачьего рода-племени. Поднявшийся с поверхности Левенворта, самого большого естественного спутника Даннеморы, «Таллин» (с одной буквой «н») прекрасно справился с прикрытием нашего отступления. Павел Усольцев самозабвенно бился с высланной нам на перехват шестёркой истребителей, удачно переключив внимание пилотов на себя, благодаря чему «Фунт изюма» покинул систему звезды Витта Прайонис без единого повреждения.

Да чтоб всегда я так летал!

Дальнейшие события также разворачивались по выработанному прежде плану. Циклопис Хренакис, может, и не желал расставаться с «торпиллёром», да только выбора у него не было. Потому как я ему этого самого выбора просто не оставил. После серии прыжков различной протяжённости он привёл «Фунт изюма» к красному гиганту Парамаунт — издыхающей тусклой звезде, бесполезно сжёгшей за долгую эволюцию в своей термоядерной топке весь водород, да так и не ставшей центром полноценной планетной системы. Вокруг Парамаунта обращалось несколько десятков астероидных колец различной плотности и протяжённости; в одном-то из них, на безымянном аммиачно-силикатном куске в пятьсот километров в поперечнике, Циклопис и спрятал «торпиллёр». Он выучил наизусть величину эксцентриситета орбиты этого астероида, его альбедо и оставил на поверхности хорошо распознаваемый изотопный маркер — зная всё это, бригадир «кумоду» без труда сумел отыскать нужное небесное тело. А поднять «торпиллёр» на борт было уже делом пилотажного мастерства и погрузочной техники.

Признаюсь, странное чувство испытал я спустившись на секретную палубу «Три-А» и впервые прикоснувшись к чёрному поликарбоновому корпусу этого самого, пожалуй, таинственного объекта во Вселенной. Разумеется, я узнал это устройство: именно в таком «торпиллёре» я оказался (неведомо, правда, как) в космосе возле Аль-Кайды, спутника Зухрияра. Тот же проём под стекло в корпусе, катапультируемое кресло…

Мы, то есть курень имени Александра Огюстовича Че Гевара-Самовара, сдержали свою часть договора, а Хайри Маус — свою. Я, будучи хозяином своего слова, отпустил на свободу паршивца Лориварди Гнука, хотя, признаюсь, зудели мои руки высечь его как следует синфазной нагайкой. Но… как говорится, уговор дороже злобы, коли обещал я Гнуку свободу — пусть гуляет.

С бывшими «колумбариями» я расстался почти дружески. Думаю, они меня простили, ну а коли что-то было не так, как им хотелось — так что ж! — сами виноваты.

До момента, когда я должен буду умереть от действия медленного яда, введенного мне на Нероне, оставалось чуть больше четырёх условно-земных суток.

Признаюсь, я ждал этого мгновения. Нет, вовсе не смерти, я говорю совсем о другом, куда более приятном. Я ждал минуту, когда у меня появится возможность остаться с Наташенькой наедине.

Любви все возрасты покорны и чем мужчина старше — тем покорней. Первопричиной моих интимных ожиданий являлась, конечно же, похоть, да только кто из нас, честных донских казаков, захочет в этом сознаться? Как раз-таки для сокрытия мыслей человеку и дан язык.

Мы сидели с нею на адаптивном диванчике в посту управления моим кораблём, пили ледяное шампанское и заедали его всевозможными фруктами из пищевого синтезатора — от банальной клубники, до картофельного гранд-ананаса и венчурной сикарайи. Я рассказывал Наташе об устройстве Вселенной и типах галактик, бортовой компьютер, повинуясь моим командам, на огромных экранах трёх планшетных мониторов прокручивал всяческие видовые картинки и устраивал анимированные представления, призванные проиллюстрировать то, о чём я толковал. Наташа сидела подле меня с самым заинтересованным видом и изображала, будто ей интересен мой рассказ, не знаю даже и почему: то ли потому, что это на самом деле было так, то ли просто в силу отлично усвоенных правил хорошего тона. Изредка я наклонялся к ней — то ли для того, чтобы лучше пояснить картинку на мониторе, то ли как бы случайно; иногда наши руки касались — когда я подавал ей очередной фужер или блюдо с фруктами. В такие мгновения я чувствовал её тонкие холодные пальцы, а мой многократно переломанный нос улавливал тонкие ароматы удивительной женской парфюмерии.