Алексей Ракитин - Дорога на Даннемору (СИ)

Интересно, где и как это она умудрилась отыскать женский парфюм на борту холостяцкого корабля? Неужели сумела заказать изготовление пищевому синтезатору? А ведь бортовой компьютер ничего мне об этом не доложил, шельмец…

Рассказывая Наташеньке об элипсообразных, неправильных, активных и сталкивающихся галактиках, я думал на самом деле о вещах и явлениях куда более прозаических и с мужской точки зрения интересных. Я бы даже сказал плотских. Сознание моё как бы располовинилось: одна часть мозга деятельно соображала, что бы сказать в следующую секунду, а другая блаженно вспоминала о том, как я стоял на утёсе в Лысых горах Даннеморы и целовал Наташу. Воспоминание было приятным, пробуждало определённое романтическое настроение и тревожило мужскую фантазию.

Процесс обольщения хорош и обоюдоинтересен тем, что не подразумевает спешки. Как и всякая психологическая игра он предполагает понимание участниками известных правил поведения и безоговорочное их принятие. Попытка форсировать события или пренебречь законами флирта грозит испортить всё удовольствие от общения: мужчина тогда покажет себя брутальным жлобом, а женщина произведёт впечатление редкостной дуры. В отличие от многих других человеческих игр, в эту можно сыграть всего один раз: иногда партию можно отложить и вернуться к доигрыванию через несколько лет, но никогда нельзя действительно обольстить одного и того же человека дважды. Закон жизни, однако.

Мы сидели рядышком, тёрлись плечами, лёгкий игривый хмель развязывал языки (чем дальше — тем больше) и я, должен признаться, просто наслаждался этими минутами. Бывают в жизни такие ситуации… жаль, не так часто, как хотелось бы.

В какой-то момент, хлопнув очередной фужер бодрящей алкоголе-содержащей жидкости, я осмелел настолько, что запустив руку под наташину засупонку (для начала не очень глубоко). И пробормотал: «Мне кажется, мы с тобой сейчас думаем совсем о другом». Фраза эта в разных ситуациях хороша уже тем, что позволяет всякому понимать её на свой лад, а потому она одинаково уместна и на официальном мероприятии, и на интимной вечерине; после неё можно ударить в челюсть, а можно — поцеловать. Я, разумеется, сделал второе. Наташа позволила поцеловать себя в губы, без особого, впрочем, встречного поощрения и, улыбнувшись, прошептала:

— Ты действительно считаешь, что тебе следует это делать сейчас?

— Я не знаю, что скрывается за эвфемизмом «это», но если речь идёт о том самом, о чём я сейчас думаю, то я бы определённо «этого» желал бы именно сейчас, — с присущей мне находчивостью отозвался я.

— Но как же быть с табу, самим тобой наложенным? — всё также хитро улыбаясь, поинтересовалась Наташа.

— А я накладывал какие-то табу?

— В общем-то, да.

— Угу… — тут я задумался, поскольку ничего такого в своей богатой разного рода событиями жизни не припоминал. — А о каком таком табу идёт речь?

— Судя по тому, что ты уже добрался одной рукой до моего пупка, мы сейчас говорим о сексе. Или я превратно истолковываю твои действия и мы продолжаем обсуждать эволюцию Вселенной и классификацию галактик?

— Гм-м… — признаюсь, руку из-под засупонки убирать не хотелось. — По-моему, с галактиками уже всё ясно. Так что там у нас с интимным соитиям? Я хотел сказать, сближением…

— В некотором смысле… в прямом смысле, я хочу сказать, — копируя мою интонацию, поправилась Натс, — ты запрещал мне иметь эти самые… м-м… интимные соития.

Ого, слог-то какой! Судя по всему, Наташа подразумевала тот строжайший запрет на секс, который я наложил на Хайри Маус перед началом нашей экспедиции на Даннемору. В принципе, у казаков есть обычай не предаваться плотским утехам во время оперативно-подрывной деятельности, поскольку сублимация полового влечения даёт значительной усиление внутренней агрессии мужчины, улучшает переносимость им боли и голода и потенциально делает его более опасным противником; кроме того, Хайри Маус являлась существом третьего пола, а у нас по традиции выбор такого партнёра считается недопустимым для нормального мужчины. В общем, то, что я сказал Хайри Маус было оправданно, но к Наташе, а тем более в данной ситуации, этот запрет никак не относился.

Я засмеялся и ободряюще подмигнул зеленоглазой красе:

— Если дело только в моём табу, будем считать, что я его отменяю!

И подтянув Наташу, я легко усадил её себе на колени, так что мы оказались лицом к лицу. Она сразу же улыбнулась мне в ответ примерно так, как улыбаются матери расшалившимся детям:

— Нет-нет, так не пойдёт! Я уколю тебя, у меня в этом месте очень острые кости…

Она хлопнула себя по ягодицам, показывая в каком именно месте у неё острые кости. И легко соскочила с моих коленок, давая понять, что мой невинный флирт не по ней. Я не успел сконструировать ни одной внятной фразы, как она вышла из поста управления, оставив меня в гордом, но безрадостном одиночестве раздумывать над тем, что же именно я сделал не так, как следовало сделать.

Признаюсь, я немного опешил. Никогда я не считал себя Дон-Жуаном, да и до Казановы немного не дотягивал, но как всякий скромный мужчина, возящий в трюме пару миллиардов УРОДов наличными, воспринимал сам себя человеком не лишённым известной толики обаяния. Да что там толики…! Немалой порции, скажем прямо! Особенно в вечернее время, после пары-тройки дюжин бокалов веселящего напитка, да притом в состоянии перманентной эрекции. А тут… даже не облом, а просто… элемент непонимания какой-то… культурологическая разность восприятия, быть может?

Знаете, что я скажу? Не люблю жрать тухлые яйца целиком. Да притом ещё и в одиночку! Поэтому посидев немного в гордом одиночестве, почесав во лбе, в виске и в затылке, я решил отправиться вниз, на гостевую палубу. В гости к Натс, поставить, так сказать, вопрос ребром, а заодно и заострить его. Прихватил с собою недопитую ёмкость с небесной амброзией («veuve Clicquot la grand» вкус 1840 года, синтез потребовал ста сорока грамм позитрония по цене каждого грамма в пять раз выше цены палладия!) — это такой напиток, с которым гетеросексуальному мужчине не стыдно предстать перед самыми взыскательными очами.

Бортовой компьютер, точно уловивший мои намерения, остановил меня вопросом:

— Далеко ли собрался, шеф?

Вопрос был задан некстати, а потому голос мифического певца Витаса прозвучал на редкость раздражающе.

— Палубой ниже прогуляюсь, — ответил я нелюбезно. — Лютики-цветочки понюхаю. Балладу, опять же, зачту Наташеньке.

— Балладу? — настройки интерфейса бортового компьютера позволяли ему передавать голосом порой весьма сложные эмоции — сарказм, удивление и даже издёвку. Иногда Витас вёл себя как настоящий актёр. Сейчас электронный болван явно куражился надо мной, типа, делал из меня дурака. Надо бы всё же добраться до него, не пожалеть четверти часа, и изменить как настройки интерфейса, так и противный писклявый голос.