Лоис Буджолд - Цветы Форкосиган-Вашнуя

— Она потеряла память, — сказал я, пытаясь понять, к чему он пытается нас подвести.

— И это тоже, — ответил Холмс. — Но если вы одолжите мне номер «Таймс», который высовывается из вашего кармана, инспектор, я, наверное, смогу продемонстрировать вам нечто удивительное.

Он взял у Лестрейда газету, быстро просмотрел ее и открыл на одной из статей.

— Вот эта милая и нейтральная. Подойдет. Сударыня, — повернулся он к пациентке, — если вы позволите мне еще раз вас побеспокоить. Пожалуйста, прочтите вот этот абзац. Прекрасно. Теперь верните газету. Хорошо. А теперь перескажите мне то, что вы прочли, дословно.

Незнакомка охотно согласилась, сложила руки на коленях и начала пересказ. Холмс вручил нам с Лестрейдом газету и указал абзац, который она только что прочла: это оказался финансовый отчет об импорте копры.

Когда она дошла до середины абзаца, я во внезапном озарении воскликнул:

— Холмс! У нее фотографическая память!

Сыщик благосклонно улыбнулся мне и чуть наклонил голову, словно делал поклон по окончании представления.

— Но о чем это говорит? — слабо спросил Лестрейд.

— Понятия не имею, — жизнерадостно признался Холмс. — Однако присовокупьте это к вашей коллекции фактов. Позже это может оказаться важным.

Мы собрались уходить. Холмс повернулся, чтобы на прощание ободрить пациентку:

— Сударыня, не бойтесь. Есть все основания надеяться, что благодаря полученным нами сведениям инспектору Лестрейду удастся быстро и удачно завершить ваше дело. Мы будем поддерживать с вами связь.

Он был вознагражден первой искренней улыбкой, которую я увидел на лице незнакомки. В ней была робкая надежда, осветившая и смягчившая лицо, которое прежде казалось слишком суровым, костлявым и напряженным, чтобы видеть в нем женскую красоту.

— Этот случай не лишен интересных моментов, Ватсон, — заметил Холмс, пока мы ехали в кебе домой. — Надеюсь, наш друг Лестрейд сумеет отдать ему должное. Не сомневаюсь, что он еще обратится ко мне, прежде чем дело будет завершено. Тут есть несколько двусмысленностей: пока их можно истолковать по-разному. — Он замолчал, задумавшись. — Но прекрасный пол — это по вашей части, как я, кажется, уже имел случай вам говорить. Что вы думаете о находке Лестрейда?

— Как о женщине? — Я пожал плечами. — Конечно, ее душевное равновесие очень нарушено. Трудно судить.

— Вы не были ею полностью очарованы? Это необычно.

Я искал слова, которые передали бы мои очень неясные впечатления.

— Несправедливо было бы судить ее в ее нынешнем состоянии, однако должен признать, что я не расположился в ее пользу безоговорочно. Мне показалось, что ей не хватает той нежной одухотворенности, которая служит решающим признаком утонченной женщины.

— Короче, она показалась вам слишком резкой. Полагаю, вы правы. Утонченность, по-видимому, не очень ей свойственна. И в то же время для женщины она удивительно умна и обладает отвагой, в высшей степени необычной для представительниц ее пола.

— Вы нашли ее привлекательной? — спросил я, изумившись даже столь осторожной похвале в устах моего друга-женоненавистника.

— Я нахожу ее загадочной. Но, боюсь, она должна служить предметом интереса для психиатра, а не для пожилого сыщика. У меня были клиентки, которые теряли драгоценности, мужей или женихов. Но вот клиентка, потерявшая прошлое, — это нечто новое.

— Но вы ведь сказали, что не считаете ее сумасшедшей!

— Она явно способна рассуждать логически и обладает даром наблюдателя. Амнезия не обязательно означает безумие в смысле больничной палаты и смирительной рубашки.

— Значит, вы считаете, что ее проблема имеет не уголовный, а медицинский характер?

— Безусловно, медицинский. Но пока мы не можем исключить и того, что она связана с преступлением. Более того, исключить такую вероятность мы не имеем права. Мне будет весьма интересно услышать, что Лестрейд откопает в Кэмберуэлле. Нет, я не стану к вам заходить. Миссис Ватсон лучше меня сможет позаботиться о том, что вам сейчас необходимо. Прошу прощения за то, что так надолго отсрочил столь необходимый вам отдых.

Я вышел из кеба перед домом и прощально помахал Холмсу вслед.

— Дайте мне знать, как все обернется! — крикнул я.

Ближе к полуночи я сидел дома в своем кабинете, на Куин Энн-стрит. Жена и слуги уже легли. Днем я довольно долго спал, так что успел отдохнуть после трудов прошедших ночи и утра, но теперь мне не спалось. Благодаря самой скучной статье, которую удалось найти в «Британском медицинском журнале», я уже начал надеяться, что засну, и тут звонок в дверь рассеял надежды на спокойный вечер. Полуночные звонки неизменно означали, что какому-то пациенту понадобилась неотложная помощь. Не надевая сюртука, я направился открывать дверь, размышляя о прелестях жизни правительственного чиновника.

— Холмс! — воскликнул я. — Что привело вас в…

Только тут я заметил, что он не один, — и изумленно замолчал. С ним была дама с набережной. На ней был хорошо сшитый, но очень простой длинный плащ, но из-под плаща выглядывали ноги: одна в шлепанце, другая — босая. Влажные нечесаные волосы падали на бледное напряженное лицо, потемневшие глаза были расширены, из-за чего вид у нее был неопрятный и дикий. Она неловко прижимала одну руку другой. Рукав плаща был в пятнах крови.

— Холмс, что случилось? — встревоженно спросил я, закрывая дверь за странной парой: мне показалось, что и сам Холмс не так подтянут и спокоен, как этим утром.

— По меньшей мере попытка убийства, Ватсон, — негромко проговорил он. Его тон совершенно не вязался со страшным смыслом его слов. — Извините, что потревожил вас в такой час, но вы нужны мне в вашем профессиональном качестве. Миссис Ватсон спит? Ну, это к лучшему. Пока ее нет нужды беспокоить.

Я старался говорить тихо.

— Пойдемте в кабинет. — Я прошел перед ними и включил свет.

— Придется зашивать, — сказал Холмс, помогая даме снять плащ и усаживая ее за стол. Под плащом оказались простые юбка с блузкой. При свете стало видно, что она бледна и дрожит. — У нее на руке резаная рана. Не смертельная, но кровоточит чертовски сильно.

Раненая рука была замотана пропитанным кровью полотенцем, так что мой друг явно не преувеличивал. Приготовив инструменты и тазик, я развязал полотенце и пропитанный кровью носовой платок. На предплечье оказалась длинная и прямая резаная рана: у запястья — почти царапина, но ближе к локтю — глубокая.

— Боже мой, как это случилось? — вопросил я.

Пока я промывал и зашивал рану, Холмс рассказывал о происшествии. Незнакомка хранила обычное молчание, лишь иногда резко втягивая воздух, когда мои действия причиняли ей неизбежную боль.