Джек Уильямсон - Зеленая девушка

Вдруг один из серебряных шаров вынырнул из-за скал, быстро дрейфуя к нам! За машиной следили! Она была ловушкой! К нам метнулся вихрь призрачного, смертоносного атомного пламени!

Сэм возился с циферблатами, но, увидев маневр врага, он сделал жест безнадежности. Потом я увидел, как Александр прянул в воздух, кинувшись наперерез врагу! Наша «зверушка» бесстрашно кинулась в огненный туман! Он прорвался сквозь него! Уже погибая в пламени атомного распада, Александр ударил белую машину с потрясающий силой!

Серебряный шар остановился, завис на миг, а потом рухнул, обвитый щупальцами нашего героического зеленого спасителя!

Долгое время Сэм сидел в оцепенении. Внезапно он взял себя в руки и вновь повернулся к приборам.

— Земля не замерзла! — прокричал Сэм. — Враждебной силы в эфире больше нет!

Я подумал о хаосе, который мой пушечный огонь породил в металлическом разуме, измяв и деформировав его.

В следующий момент раздался гул генераторов, и наша машина вернулась в вертикальное положение. Затем Сэм включил ракетный привод. Кратер наполнился облаком перегретого пара, и мы взметнулись в малиновое небо!

Я бросил мимолетный взгляд на металлический мозг. Зеленое пламя еще било в небеса, но серебряных шаров осталось уже очень мало, и вокруг обломков деловито копошились летучие растения!

— Пузырь уходит на поверхность! — прокричал Сэм. — Этот мирок держался на тонком равновесии давления газа снизу и вод сверху, а твой взрыв уничтожил это равновесие! Властитель пытался заморозить Землю, потому что в толще льда пузырю красного газа не угрожала бы опасность улететь!

Его голос утонул в реве ракетных дюз. Я донес бесчувственную Ксенору до каюты и осторожно уложил ее на кушетку. Через несколько минут мы были уже выше дымки. Я увидел последний проблеск зеленых лугов и фиолетовых лесов, уходящих вниз под нами, и снова повернулся к девушке, которая до сих пор оставалась без сознания.

Вскоре багровое зарево, которое заполнило иллюминаторы, показало, что мы достигли границы газового пузыря, небосвода подводного мирка. И вдруг машину завертело в грохочущей круговерти! Звук разрывал мои уши — рев, гул, грохот, оглушительный шторм звука! Казалось, миры рушатся в бездну, и трубы Страшного суда ревут вокруг нас, возвещая конец всему!

Неожиданно кровавые блики превратились в яркий свет, в солнце — белое, драгоценное солнце Земли! Мы пронеслись в огромном пузыре газа через толщу вод! Рассеялся красный туман — небо обрело синий цвет — антигравитационный газ улетучился в космическое пространство!

Мы летели к холодному белому свету, выше уровня синего моря!..

Пятнадцать минут спустя мы летели над поверхностью океана, которая все еще безумно вздымалась, потревоженная волнами катаклизма, утопившего целый мир. Старик спустился в каюту, и благодаря его умелому уходу, Ксенора вскоре спала спокойно, нормальным сном, от которого она проснется снова собой.

Потом Сэм выслушал рассказ о моих приключениях. Я рассказал ему все, закончив рассказ вопросом, на который уже давно мой беспокойный ум тщетно искал ответ.

— Сэм, как мог существовать разумный металл?

— Почему бы и не металл, Мел? — старый ученый ответил, задумчиво улыбаясь. — Почему бы и не там, а в сгустке «из грязного углерода и воды», как один из старых ученых назвал нас? Но ты помнишь радиоактивные призмы из металла и маленькие клетки газа гелия в нем? Я думаю, что каким-то образом радий своим излучением создал нейронные цепи из газовых клеток, как цепи нейронов в нашем мозге. Это не невозможно. Это был гелиевый мозг. Он был сформирован столь же естественно, как ваш или мой!..

4 МАЯ 2000 года, через год после начала моей истории, закончились все наши злоключения, и мы неспешно направились домой. Зеленое побережье Флориды выросло из волн синего моря перед нами. Ксенора и я стояли на палубе, мы были счастливы от соленого воздуха и яркого солнечного света. Девушка испытывала огромное наслаждение от новых чудес лазурного моря и сапфирового неба. Наконец мечта моей жизни сбылась!

Прекрасная девушка моей мечты была со мной, чтобы быть моей навсегда!

Но она не была больше Зеленой девушкой, нет! За неделю путешествия солнце и морской ветер стерли мягкий зеленый оттенок c ее чистой кожи, заменив его на ровный золотистый загар!

— ВСЕ НА БОРТ специального кладбища! — провозгласил Эрик Локлин с присущим ему чёрным юмором. Я попытался улыбнуться ему, но был настолько напряжен, что эффект, скорее всего, получился жалким, потому что Эрик быстро обернулся и любезно поинтересовался, не нужно ли мне нюхательной соли. — Природа — ужасная бестолочь, — продолжал он в той же мрачной манере. — Надо с облегчением оставить всё позади и посмотреть, не слепил ли Создатель — или Эволюция, если тебе так приятнее — какую-то другую планету. А коли старый катафалк подведёт, то стоит задуматься о том, что мы вообще собой представляем. Несколько грязных фунтов протоплазменной слизи, намазанных на остов из минеральных солей!

Он усмехнулся и дёрнул головой в своей давней своеобразной манере.

Я знал Эрика Локлина так долго и столь хорошо, что не воспринимал его серьёзно. Его резкий язвительный пессимизм притворен — всего лишь маска, которую тот носил, защищаясь от жестоких насмешек. По характеру же он был тонко чувствующим и деликатным идеалистом, спрятавшимся под плащом показного цинизма.

Воистину не было человека более полного энтузиазма от нашего сумасшедшего предприятия, чем Эрик. Хотя он высмеял его с самого начала. Со дня, когда мы приступили к подъёму каркасных ферм ракеты, он обозвал наше средство передвижения «динамитным гробом». Но, несмотря на все его мрачные речи, он никогда даже не заикался, что бросит проект.

Стояло ранее лето 1930 года. Просторы прерии густо зеленели новой травой; неудержимое, всепобеждающее наступление изумрудного цвета пятнали тёмные крапины пасущегося скота. Мягкий ветер, проносясь под прозрачным небом, дышал прохладой и бодрил. Несмотря на бесчувственную насмешку Эрика, земля вдруг стала мила для меня. К собственному удивлению, я находил, что избегаю мыслей о столь опрометчивом прощании с нею.

Мы только что вышли из разваливающегося, побитого погодой старого ранчо, в котором я жил в течение многих лет, пока не обустроил новое ранчо в десятке миль отсюда возле станции железной дороги. Старый дом полосой в ярд окружала густая зелень белых акаций — единственных деревьев на многие квадратные мили открытого простора восточного Нью-Мексико.