Франсуа Баранже - Dominium Mundi. Властитель мира [litres]

– Тем более: не стоит пускаться в откровения с племянником одного из военачальников! Остальные члены группы поднимут нас на смех!

На самом деле очень может быть. Мы топтались на месте, пора было принимать решение.

– Послушай, ну что такого, если я схожу на встречу и посмотрю, чем он дышит?

– Ты здорово рискуешь.

– Не думаю. Если бы я был на заметке у тайной полиции, они бы меня уже арестовали. Для чего им играть со мной в прятки? Ты прекрасно знаешь, что они заставили бы меня разговориться другими способами.

Паскаль не ответил. Я все-таки заработал несколько очков.

– Конечно, человек, настолько близкий к командованию, может быть нам полезен, – в конце концов признал он. – Но придется действовать с крайней осторожностью. Ты должен получить от него максимум информации, а ему выдать как можно меньше.

– Само собой. Я тоже так думаю.

– Ты предупредил остальных?

– Еще нет, не успел. Отправлю сообщение Саншу.

Аватар Паскаля кивнул. Я добавил:

– Кстати, прямо перед тем, как его уволокла стража, Косола что-то кричал о тайне или вроде того. У тебя есть какие-нибудь соображения насчет того, что он имел в виду?

– Хм… вообще-то, никаких.

Он ненадолго задумался.

– Я знаю, что он уже давно вел одно расследование. И хотел рассказать об этом на следующем собрании группы. Похоже, его это очень тревожило, но он не уточнял, о чем идет речь.

– Вот дерьмо! Наверняка прямо перед арестом он раскрыл какие-то важные сведения!

Мне сразу же стало стыдно, что меня вроде как больше занимает утрата этой информации, а не потеря нашего друга. Паскаль тактично сделал вид, что ничего не заметил.

– Он постоянно что-то записывал, – проговорил он. – Наверное, имеет смысл поискать.

Священник закончил молиться.

Я не знал, что именно он читал: я стоял слишком далеко, чтобы услышать. При совершении казни единственным уместным текстом было бы последнее причастие, но я не уверен, что еретику полагалось подобное таинство. И потом, Камера забвения не была казнью в прямом смысле слова. Скорее казнью отсроченной .

Изобретением этого наказания мы были обязаны одному из близких к папе кардиналов. Следовало придумать достаточно впечатляющую кару, чтобы в зародыше уничтожить любую попытку бунта среди солдат, которые настолько привыкли к близости смерти, что даже угроза высшей меры их уже не пугала. А потому требовалось найти нечто хуже смерти.

Камера забвения представляла собой автономную герметичную капсулу размером не больше гроба, в которой приговоренного выбрасывали в космическое пространство, предварительно, как лабораторное животное, привязанное к доске и питаемое через капельницу, обездвижив и подключив его к аппаратуре жизнеобеспечения. Так он дрейфовал во мраке, наедине со своими страхами, один на один с кошмаром всепоглощающей тоски, не имея возможности даже покончить со своим существованием. Окошко, расположенное перед его лицом, имело целью не только ужаснуть присутствующих при исполнении приговора, но и внести дополнительную изощренную ноту в муки приговоренного, подвергая его чудовищному головокружению от лицезрения космической пустоты. Говорили, что большинство осужденных очень скоро впадают в безумие, тем самым сокращая свои мучения, но, на мой взгляд, это было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Создатели этой пытки озаботились тем, чтобы посылать капсулу вне плоскости эклиптики, так что у приговоренного не было ни единого шанса оказаться захваченным гравитационным полем какой-нибудь планеты и хотя бы насладиться видом ее поверхности, прежде чем умереть. В случае Косола эта гнусная предосторожность была излишней, поскольку наш полет проходил вне Солнечной системы. И только по истечении срока наказания питание несчастного автоматически отключалось, с тем чтобы после нескольких недель медленного истощения смерть наконец освободила его.

В большинстве случаев сроки подобных приговоров ограничивались несколькими месяцами. Я слышал о человеке, получившем полтора года, но не поверил. Косола дали десять лет. Я даже не знал, что такое технически возможно.

Единственный его шанс – столкнуться с дрейфующим в космическом пространстве булыжником.

Священник в последний раз перекрестился, после чего капсулу поставили на выводящий рельс. Присутствующие затаили дыхание, пока защелкивали восемь зажимов несущей тележки; не раздалось ни единого голоса, ни единого крика. Потом солдаты отошли от рельса и вытянулись по стойке смирно, напоследок священник совершил крестное знамение, и офицер дал команду «запуск».

Тележка двинулась, бесшумно прошла через восемь слоев компенсирующего поля, изолирующего доки от космической пустоты, и остановилась на краю рельса. Зажимы разошлись, и включился маленький реактор капсулы. Гроб моего друга, неумолимо ускоряясь, медленно пришел в движение, чтобы отправить невинного человека на муки десятилетних страданий. Меньше чем через минуту Камера забвения была уже слишком далеко, чтобы ее можно было рассмотреть.

Собравшиеся молча разошлись. Те, кто пришел упиваться казнью, просчитались: им пришлось довольствоваться лишь беззвучным ужасом приговоренного.

– Прощай, друг, – прошептал я. – Желаю тебе сил выдержать чудовищное испытание, на которое обрекли тебя наши тираны. – И мысленно добавил: Клянусь тебе, что продолжу твое сражение, чего бы мне это ни стоило!

Я развернулся и уже направлялся к выходу, когда заметил кое-кого, покидающего верхнюю галерею. От удивления я замер на месте: Танкред Тарентский. Оттуда он мог наблюдать за всем происходящим, оставаясь незамеченным. Я едва успел его разглядеть, а главное, увидеть выражение его лица. Отвращение. Глубокое отвращение, которое эта растянутая во времени казнь должна вызывать у каждого человека, достойного этого имени.

И я внезапно осознал, что все переменилось. Хотя обычно офицеры его ранга не озадачиваются судьбой бесшипников – особенно когда это приговоренные активисты, – этот человек дал себе труд прийти на казнь Косола. Накануне он сказал мне, что приговор возмущает его, но я не поверил. А теперь я подумал, что этот солдат, которого терзают сомнения, возможно, говорил совершенно искренне.

– Планетарное окружение альфы Центавра А состоит из семнадцати планет. В отличие от Солнечной системы, все они теллурического, то есть земного, типа. Дело в том, что специфические гравитационные поля двойных звезд не дают сформироваться таким газовым гигантам, как Юпитер или Сатурн.

Как следствие, все планеты этой системы обладают крайне малыми водными ресурсами, поскольку именно благодаря газовым гигантам, обладающим большой массой, кометы притягиваются в звездные системы и рано или поздно разбиваются о планеты земной группы. А кометы представляют собой главный источник воды для таких планет.