Анастасия Вихарева - Семиречинская академия: наследство бабки Авдотьи

И еще одна особенность: живность и растительность с их планеты легко приживалась в любом месте, не теряя своей жизнеспособности даже в открытом космосе, тогда как завезенная извне вымирала в тот же год, который был равен примерно десяти земным годам. Так и жили: восемь земных лет благоденствия, полтора года арктической зимы и полгода знойной засухи.

Сами по себе зелененькие были всеядны, используя в пищу все, что имели под рукой. Не боялись потерять конечность – калеками они оставались недолго. Жили долго, восемьсот земных лет, но плодились редко. Сначала женщина откладывала священное оплодотворенное яйцо с живым зародышем, в котором просматривались ручки и ножки, потом отец и мать по очереди вынашивали яйцо в кожистой сумке, с первых дней прививая зародышу правильное мышление. Следующий несколько лет заботливые родители обучали его всем премудростям выживания. Еще столько же он постигал науки и философию, оставаясь при родителях. И только через сто пятьдесят земных лет его считали совершеннолетним, когда он мог самостоятельно принимать решения. Умереть они не боялись, считая, что смерть освобождает их из телесной темницы.

В общем, жили зелененькие в согласии с собой, природой и космосом. Поверить, что им по сто пятьдесят лет, опять смогла только Машка. Судя по наивной доверчивости и простодушию, жизни их никто не учил, или развитие шло каким-то другим заторможенным путем.

– Что ж вас сюда-то занесло? – размечтался о долголетии Макс, исследуя занозу в пальце, с удовольствием подставив оный под плевок. – Жили бы у себя в раю!

– Природа человека так устроена, что он ищет и отдает, – завел один из зелененьких философскую муть. – Цивилизация – это не красивые дома, напичканные техникой, а люди, которые испытывают потребность творить и делиться творениями с себе подобными. Художник, который пишет картину порывом, не будет полностью удовлетворен, если оставит ее себе. И поэт, и изобретатель. И нам, построившим свою цивилизацию, хочется дарить ее вселенной. Мы отдаем и получаем, рассматривая другие цивилизации, как творения искусства. Но, чтобы понять творение иного разума и оценить по достоинству, нужно научиться чувствовать глубину и красоту так же, как те, что ее построили. Мы коллекционируем цивилизации, собирая их достижения. Но одно дело смотреть на заставшее творение, а другое – видеть, как она живет, дышит, поднимается и падает, и эпохи, в отличии от порядка на нашей планете, сменяют одна другую.

Глубокая философия. Крыть было нечем. У этих зелененьких ни войн, ни революций, никаких потрясений, а гости и колонизаторы выметывались самой природой.

Наверное, такой взгляд был правильным, но мысли землян не привыкли летать так высоко. В самой постановке ответа вроде бы ничего нового, но не часть тебя, и хоть ты тресни.

Хотя…

Если раньше казалось, что стоит выйти в гуманоиды, как вот они – широкие перспективы. Но после бесед с зелененькими все трое вдруг почувствовали какую-то ответственность.

Умели они убеждать…

И не лишним оказалось узнать о космических порядках.

Оказывается, чтобы прилететь на обитаемую планету, кроме прививок, требовалось разрешение. Получить его можно было лишь после сдачи экзамена по культуре и праву. Само разрешение проставлялось в специальном чипе-паспорте, который должен был иметь всякий, собирающийся куда-то лететь. Каждая планета жила своей особенной жизнью, стараясь сохранить индивидуальность, чтобы оставаться интересной для галактики.

Земля, и еще сотня подобных ей закрытых планет, пользовались особой обратной популярностью – как не надо жить. Весь мир, миллионы лет бороздивший просторы космоса, дивился стремлению землян выйти в этот самый космос, после того, как отказался радоваться ему, как все нормальные абстрактномыслящие. И весь мир, живя в согласии с Законом, пытался понять, откуда у землян такая идея-фикс построить светлое радостное будущее для всех и для каждого, после того, как сам закон мирового порядка, и тот, кто его установил, были объявлены вне закона.

– Значит, Страж был прав, – помянул кота Кирилл. – Он то же самое сказал.

– Ну, понятно, – согласился Макс. – А как долго нас будут здесь держать?

– Пока не найдем смысл, – ответил один из зелененьких. Это четверо, хоть и допускали мысль, что их тут бросили плодиться и размножаться, все же надеялись, что это испытание для абитуриентов.

– Какой смысл? – тупанул Макс, обретая второе дыхание.

– Смысл, для чего нам это нужно. Или наоборот, не нужно.

– Раньше мы думали стать искателями, собирать новое, – добавил второй зелененький. – А теперь, когда встретили вас, жить в мире, стать частью культуры вселенной, подняться в глазах других народов. По нам будут судить о нашем народе.

– Высокой целью задались, благородной, – согласился Макс.

– Кир, а у нас с тобой какой смысл? – подивился Макс.

– Выйду в люди, там посмотрю… Я все что угодно могу думать. Но какая бы цель не была, если с матерью по моей вине что-то случилось, я себе никогда не прощу!

– Внук есть – есть и смысл, – похлопал его Макс по спине. – Поверь, переживут твою потерю!

От разговора остался осадок незаконченности. Мысли Кирилла то и дело возвращались к нему, расстраивая. За две последующие недели бесцельных блужданий даже зелененькие скисли, избегая философских измышлений. День рождение Макса пришлось как нельзя, кстати, чтобы разрядить обстановку.

Гуманоиды подошли к делу ответственно, расчистив на берегу площадку и построив нечто вроде навеса, чтобы дожди, которые здесь были нередкими и всегда внезапными, не испортил праздник. Машка назидала за женщинами зеленых, которые строгали овощи, фрукты, грибы, чистили рыбу. А Макс и Кирилл, не расставаясь с пушками, в надежде добыть мясо, пока двое гуманоидов-мужчин добывали патоку и спирт, дегустируя натуральный продукт и к обеду повеселев, болтались от одной ловушки к другой, в которой так ничего и не обнаружили. Рыбу наловили еще ночью, поставив остроги, но рыба и змеи уже всем надоели до чертиков.

Наконец, решили побродить по окрестности, увидев в кучке навоза добрый знак. Следы были, но съедобные животные, которые более или менее походили на коров, кабанов, коз и овец, с нестрашными для нападения на них размерами, словно сговорившись, обходили людей и гуманоидов стороной, спасаясь от хищников и человека в многочисленных стадах со свирепыми бронированными, вооруженными острыми рогами и копытами животными по другую сторону реки. Если верить Машке, то от платибелодона и альтикамелуса до игуанодона и зауропода, словно кто-то специально собирал животных из разных периодов земли. Тут были животные, вымершие и десять, и двадцать и шестьдесят пять миллионов лет назад, но, тьфу, тьфу, тьфу, лишь те виды, которым человек мог противостоять. Даже хищники боялись соваться к таким стадам, довольствуясь теми, которые отстали или пали по естественным причинам. Звероящеры были, и во множестве, но мирные или добрые. Главное не бежать от него, а постоять, пока не отвалит. Жертву они ловили, когда она со всех ног пускалась наутек. Бегали быстро и долго не выдыхались.