Екатерина Степанидина - Испытание на человечность

Ответом была тишина.

Он вглядывался в ночной мрак. Издалека доносился плач - ровный, безнадёжный, ритмичный. Так - провожали. И если не будет дождей, то проводить придётся всех - до тех пор, пока не настанет день, когда некому будет провожать.

Он боялся. Они годами изучали - о, как страстно, мучительно изучали древние тексты, ища ключ к загадке дождей!.. Он боялся, что ответ будет найден, и что он будет тем, который знали убитые.

Но древние книги молчали.

Он знал, что уцелело несколько из женщин Хранителей Дождя. Нет, - не так: женщины Хранителей Дождя уцелели. Они прятались, потом во многих семьях глухо передавались легенды о матерях, которые пришли из ниоткуда, вошли и сели у очагов, глядя невидящими глазами в огонь. Никто не смел задавать им вопросы.

Далёкий плач приближался. В иссохшей, ставшей камнем земле было трудно рыть могилы, он знал: тела сожгут, а уголья раскидают по земле и затопчут. Огонь загорится неподалёку, он увидит всё, - и впалые глаза, и тоску в них, и зависть к тем, кто уже не будет страдать ни от зноя, ни от голода...

Он смотрел из окна. Голубые огоньки памяти, воздетые в горькой отчаянной мольбе руки, - и плач, надрывный, непрерывный, разрывающий душу. Зачем они - здесь?.. Неужели больше нет места?

Он осознал, что на него смотрят, когда было уже поздно скрыться, сделать вид, что тебя не было... Чёрный от отчаяния взгляд упрекал, требовал, спрашивал: а твоё покаяние так же бессмысленно, как и наше? Или ты - лгал там, на могилах убитых?

Он отшатнулся, как от удара. Он - лгал? Но почему, почему вдруг, разве... да, при стечении народа, но он же был искренен, ему было плохо... как никогда.

Когда он нашёл в себе силы вновь взглянуть туда, там уже горел погребальный костёр. Он не мог определить, кто из исхудалых почти скелетов безмолвно требовал от него ответа, и страшился - узнать.

Наутро было тихо. Где-то вдалеке была жизнь, точнее - была попытка жить. Раннее утро своими дуновениями давало призрак надежды, которая никогда не сбывалась.

Он вышел в раннее утро. Хотелось плакать, но он не мог... как и все, давно уже никто не мог плакать, - разучились. Он глянул в белёсое, обещавшее снова залить землю зноем небо - и понял, что больше не выдержит, что больше нет сил молиться, кричать небу, звать о помощи, которой неоткуда прийти, что он сейчас рухнет под грузом безнадёжности, но его смерть тоже ничего не изменит и ничему не поможет...

Он упал ничком на мёртвую землю, плечи содрогались от невыплаканных слёз. Зачем? За что всё это - ему? Тем, кто не убивал? Тем, кто не виноват? Почему они должны умирать, словно в уплату за погубленные давным-давно жизни? И это - твоя справедливость, Создатель?!

Смерть. Он вдруг замер. Смерть - жертва... Сны о тучах, которых он никогда не видел. О ветвистых яростных молниях, в которые можно обратиться. О громе и дожде...

Смерть - жертва...

Он встал.

Не думал, не молился, не кричал, - просто увидел.

Закрыл глаза и заставил себя - видеть.

Белёсое небо... высоко над головой, там, где вскоре соберутся солнечные лучи, возникнет пелена лёгких облаков. Она родится из этой мглы, мгла сгустится, потемнеет, солнце будет проникать сквозь облака с трудом, и на землю падёт тень. А потом...

Он услышал вдали крики, но не позволил себе отвлечься.

Высокие тучи над головой, зовущие, кружащиеся воронками, к ним притягивается взгляд, всё существо стремится к ним, ветер... Ветер срывает с мёртвой земли пыль и швыряет её в лицо, треплет белую одежду.

Он открыл глаза - оттого, что белый широкий ворот бросился в лицо.

И застыл.

Страх ушёл, был лишь восторг, дикий, окрыляющий восторг - от крутящихся в небе туч, от резких и жутких лучей солнца, изредка пронизывающих облака и указывающих на землю, от далёких криков высыпавшего на улицы народа.

Он понял, что остался последний шаг - туда, ввысь.

Он знал, как это сделать, - не знал, откуда, но это пришло из глубин снов: потянуться к небу, принять на себя его мощь, войти в тучи... и рассыпаться мириадом капель, готовых пролиться на землю...

И он сделал этот последний шаг.

И тело старика в белом рухнуло на землю.

Когда к нему подбежали, он уже смотрел на них сверху: он был надвигающейся грозой, он видел во все стороны, он - знал, чувствовал... он - мог.

И на растерянных, придавленных его смертью людей обрушился ливень.

"Послушай... а ведь вот так Йаллер их и почувствовал, - на уход Хранителя Дождя нужна была Сила, которую до него в таких масштабах тут никто не задействовал..."

"Да, похоже."

"И... помнишь, я нашла легенду с Диса о том, как Страж Пути спасал людей во время какой-то очень мерзкой эпидемии? Провожал через Переход, причём там была целая толпа одарённых Силой, сбежавших от Ордена? Как же его звали... да, Райнер Окати."

"Да, помню, мы ещё переживали, что на Дисе не знают ничего о том, куда... Думаешь, это сюда?"

"Не знаю... не уверена. Но эти хорошо одичали, вполне подходят на роль таких вот потомков спасённых."

"Проверим," - отозвался Линн и поднял голову.

- Ну и как? - мы с Линном вместе стояли над душой у Севийяра.

Тот осиял нас своей ослепительной улыбкой и пожал плечами.

- Судя по вашим записям, язык тирдакти не имеет ничего общего ни с каким из основных языков Диса. Извините...

Я расстроилась. Опять мимо, как с местью и боругами... Ну когда же я научусь наконец пользоваться своими предчувствиями нормально?!

Линн успокаивающе коснулся моей руки.

- Не переживай.

- Ну да, не переживать... и вообще, зачем ты меня с собой брал? Я от себя как-то пользы не вижу.

- А я вижу, - уверенно сказал Севийяр. - Так что перестань нести чушь. Она тяжёлая!

- А ещё когда человек становится чушеносцем, то огорчает тех, кто рядом, - заключил Линн. - Так что...

Я попробовала перестать быть чушеносцем и перестать огорчать окружающих. Окружающие выразили надежду, что в дальнейшем я не буду вешать нос, и пожелали удачи: предлог в виде работы закончил своё магическое действие, и предстояло всё-таки сдавать экзамены.

- И ещё, - попросил Линн. - Ты сомневаешься в себе, в своих умениях... и не веришь мне.

- Я верю, но...

- Ты считаешь, что я слишком хорошо о тебе думаю, - он грустно улыбнулся. - Я не спорю, это всё так, а ещё я хиннерваль без году неделя, так что раз ты сомневаешься - обратись к отцу. Он будет рад помочь, честное слово.

- К нему без веской причины как-то боязно соваться, - честно призналась я. - Он со всеми этими допросами и показаниями сейчас такой, что Даниеля тогда после вашего визита неделю трясло.

- Знаешь... ему очень неприятно, что его боятся, - тихо сказал Линн. - Если раньше ему это доставляло своеобразное удовольствие, то когда это происходит теперь - во-первых, не по его воле, а во-вторых...