Сэм Хьюз - Отдел антимеметики

— В том, что произошло сегодня, я вижу крайне мало везения, — отвечает Уилер. — Инстинкты и мышечная память — просто более глубокий вид тренировки. Как я и сказала, некоторый профессионализм. Умение снова собрать свою жизнь и все былые знания воедино, быстрее, чем кто-либо другой. Именно это мы в вас вдалбливаем. К счастью, иногда уроки проходят не зря.

— И даже такой разговор у нас не впервые, — продолжает Ким. — Были и другие инциденты. С другими объектами, которые стирают воспоминания. Вам уже доводилось сидеть и смотреть, как я собираю себя по кусочкам.

— И мне пока не надоело, — признаётся Уилер с выражением лица, которое с большой натяжкой можно счесть ехидным.

— Как долго у меня обычно занимает восстановление?

— Несколько месяцев, — отвечает Уилер. — Но если начистоту, в этом отделе люди уже в первый день — такие же профессионалы, как и в любой другой. Либо ты эту работу начинаешь на всех парах, либо не начинаешь вовсе. Дальше — просто подгонка и подстройка.

— То есть, вы хотите сказать, что состояние моего рассудка вам не важно, и нужно, чтобы я немедленно вернулся к работе, — заявляет Ким.

Уилер кивает.

— Для начала мне нужна актуальная запись по объекту. Вычисли характер охоты Грэя и то, как ты его одолел. Выясни, что он делал с трупами — сжигал, аннигилировал или просто оставлял гнить так, чтобы их никто никогда не заметил. К тому времени, когда он вернётся, мне нужны меры противодействия.

— Он не умер? А, стоп, — говорит Ким. — По-моему, это я знаю. Вспоминается. «Идеи не умирают».

— Эл, всё готово.

Лин Марнесс уже разменял десятый десяток лет, и уже лет десять ему не доводилось прямо стоять на ногах. В былые годы он был человеком-громадиной, двухметровым, боксёрского телосложения. Мало было на свете таких людей, кто мог бы посмотреть ему прямо в лицо, а тех, кто мог бы при этом отказать — и того менее. Всё это богатство за годы подточила болезнь. Он чувствует, словно живёт на дне глубокой ванны, окружённый скользкими стенами, на которые невозможно залезть, и никто из тех, кто смотрит на него сверху, не в силах помочь ему, не в силах протянуть руку. Последние несколько месяцев он лежал, свернувшись, на своей постели, до срока приобретая трупный цвет. Было бы терпимо, если бы он лишился рассудка, но он помнит, кем был раньше: вожаком, надеждой и опорой. Раньше он мог повернуть к лучшему ход катастрофических событий, мог добиться справедливости. Раньше он защищал людей.

— Эл. Можешь просыпаться.

Но сейчас в его редких, бесцветных волосах гуляет ветер, а с неба падают лучи Солнца, жар которых наполняет его тело, словно тонизирующий напиток. Он на свежем воздухе; слишком много времени прошло с тех пор, как ему доводилось выходить на свежий воздух. Открыв глаза, он видит озеро. Знакомое озеро в северо-западном краю, куда он раньше ездил каждое лето, не беря никого с собой. Он на лодке — его собственной лодке — лежит на палубе, покрытой одеялом. В нескольких километрах позади от них стоит его домик у озера, и сейчас там никого нет.

Лучше и быть не может. Он и не знал, что в нём ещё остались силы на то, чтобы хотя бы выйти из больницы, не то что преодолеть такой путь. Но если бы пришлось выбирать место, где лучше уйти, то может статься, он выбрал бы именно это.

— Ты помнишь меня?

Марнесс глядит, и его глаза постепенно крепнут. Рядом с ним на палубе уселась женщина, вся внимание. Перед ней лежит крупный медицинский саквояж, набитый разными лекарствами. За её спиной на палубе лежит пиджак от костюма, рукава у женщины закатаны для работы. В данный момент она утилизирует использованный шприц.

Появляется смутное воспоминание, постепенно кристаллизуется. По сравнению с той, какой он её помнит, женщина стала в два раза старше и в два раза уверенней. Такую было бы сложно забыть. Он научил её всему, что… ну, всему, что помнил на тот момент. Он помнит её в роли полевого агента. Он помнит, как отправлял её в самое пекло немалое число раз.

— Мэрион.

— Эл, — мягким голосом объясняет женщина, — ты умер. Ты умер в кругу скорбящих родственников. Они тебя очень любили, они лили по тебе слёзы. Похороны «куклы» состоятся через несколько дней, но, к сожалению, своими глазами ты их увидеть не сможешь. Теперь ты мёртв, а это — посмертие.

— Мэрион. Хатчинсон. — Марнесс чувствует, как золотом разливается по его костям чудодейственное средство.

Теперь она Уилер, но не поправляет его.

— Когда ты подал в отставку, Эл, мы сделали для тебя всё то же, что и для других отставников; всё то же, на что мы соглашаемся, когда подписываемся на эту работу. Мы дали тебе лекарство, от которого ты забыл. Ты вышел вон в последний раз, и всё, что ты сделал для нас — огромный багаж дел, множество спасённых жизней — вылетело в трубу, а твоя легенда перекрыла прошедшие годы и стала реальностью. Именно поэтому ты, находясь на пенсии, верил, что раньше возглавлял отдел в ФБР. Ты хотел именно этого, мы этого хотели, и на этом мы условились.

— Но ты и только ты согласился ещё на одно условие. И, наверное, ты сейчас вспоминаешь, какое именно. Я ввела тебе сыворотку, которая мощно поворачивает процесс старения вспять, и влияет на всё — на органы, на ткани, на память. Скоро ты до неё доберёшься. Вспомнил?

— Да, — вспоминая, квакает Марнесс. Голова у него идёт кругом.

— Ты завещал нам последние двенадцать часов своей жизни. Ты просил полноценной, счастливой и, бесспорно, заслуженной отставки… но в последний день тебе придётся поработать на нас из-за одного особенного дела. Вот договор, заверен твоей подписью, видишь? Рядом — моя, я была свидетелем.

— Да.

— Ты помнишь, кто ты такой?

— Доктор Лин Патрик Марнесс, сотрудник Фонда, — отвечает он. — Основатель отдела антимеметики.

Уилер облегчённо улыбается. Приятно снова его видеть.

— Нам нужно, чтобы ты кое-что вспомнил, — поясняет она. — Вспомнил то, что не помнит больше ни один человек на свете; то, что зарыто так глубоко, что невозможно это извлечь, не убив тебя. Поэтому этим днём мы так и поступим. Извлечём эти воспоминания, а как закончим, тогда придёт твоя смерть.

Марнесс уже дошёл по обратному пути до того момента, когда он сам запустил этот механизм. Во всех подробностях он вспоминает тайну, необъяснимые белые пятна, до которых не добраться без риска для жизни с помощью любых химических или физических способов. Он вспоминает, как отложил эту задачу до сегодняшнего дня.

— Что случилось в 1976 году? — спрашивает Уилер.

Марнесс садится прямо. Его кожа разглаживается, дыхание становится более глубоким и ровным.

Его мозг словно разъедает червоточина, делит его напополам так, что глаза видят разные промежутки времени. Правым глазом он видит озеро, видит лодку, на которой умирает, левым — множество до боли знакомых образов, лиц и мест. Барт Хьюз с его ухмылкой, толстыми очками и детским лицом, похожий на ребёнка, надевшего униформу научного сотрудника Фонда; первая команда Зоны 48, замечательные технари, но препоганые игроки в софтбол; молодая Мэрион с нервами как стальные канаты и умом лазерной остроты; пиджаки, халаты, оперативники МОГ. И повсюду — бесчисленные документы и тонны порядковых номеров.