Кордвейнер Смит - Инструментарий человечества [сборник litres]

– Говорю же тебе, я должен кренчнуться. Обязан кренчнуться. Это моя проблема, верно?

Люси ответила, и он прочел по ее губам лишь часть слов:

– Дорогой… ты мой муж… право любить тебя… опасно… делай этого… опасно… подожди…

Он повернулся к ней, но вновь включил голос, оглушив ее своим ревом:

– Я же сказал, что кренчнусь!

Заметил ее лицо – и стал печальным и чуть-чуть нежным.

– Неужели ты не понимаешь, что это для меня значит? Вырваться из ужасной клетки в моей собственной голове? Снова стать человеком – услышать твой голос, ощутить запах сигареты? Снова чувствовать – чувствовать землю под ногами, движение воздуха на коже лица? Ты не понимаешь, что это значит?

Ее широко распахнутые глаза и назойливая тревога вновь разозлили его. Он прочел по губам несколько слов:

– …люблю тебя… для твоей пользы… думаешь, я не хочу, чтобы ты был человеком?.. для твоей пользы… слишком часто… он сказал… они сказали…

Он рявкнул на нее – и осознал, что его голос был особенно жутким. Эти звуки причинили ей не меньшую боль, чем слова:

– Думаешь, я хотел, чтобы ты вышла замуж за сканера? Разве я не говорил тебе, что мы не намного лучше хаберманов? Говорю тебе, мы покойники. Нам нужно быть мертвыми, чтобы делать свою работу. Как может человек подняться наверх и выйти Наружу? Ты представляешь, что такое Открытый космос? Я тебя предупреждал. Но ты вышла за меня. Ладно, ты вышла за мужчину. Пожалуйста, дорогая, позволь мне быть мужчиной. Позволь слышать твой голос, ощущать тепло того, как быть живым, как быть человеком. Позволь!

По ее потрясенному, согласному лицу он понял, что победил. Он не стал вновь использовать голос, а снял висевший на груди планшет и написал заостренным ногтем правого указательного пальца – говорящего пальца сканера – стремительным, четким почерком: Пжлста, дргая, где крнчвый кабель?

Она достала из кармана фартука длинный кабель в золотой оплетке. Уронила на ковер его полевую сферу.

Быстро, деловито, с ловкой покорностью жены сканера она обвила кренчевым кабелем его голову, шею и грудь, обойдя набор грудных инструментов. Она даже не задела радиальные шрамы вокруг этих инструментов, стигматы людей, которые поднимались Наверх и выходили Наружу. Он машинально поднял ступню, когда она пропустила кабель между его ног. Она натянула провод и вставила небольшой штекер в регулятор высокой нагрузки рядом с сердечным индикатором. Помогла мужу сесть, сложила его руки и запрокинула голову на подголовник кресла. Затем повернулась к нему, чтобы он мог прочесть ее слова по губам. Ее лицо было спокойным.

– Готов?

Он улыбнулся.

Она вновь повернулась к нему спиной. (Люси не могла смотреть, как он уходит под кабель.) Подбросила сферу в воздух, та попала в силовое поле, зависла и внезапно начала светиться. Больше ничего не произошло. Если не считать внезапного ужасного алого рева возвращающихся чувств. Преодолев порог безумной боли…

Он очнулся под кабелем, не ощущая последствий кренча. Хотя это был второй кренч за неделю, он чувствовал себя хорошо. Он лежал в кресле. Его уши наслаждались звуком прикосновения воздуха к предметам в комнате. Он слышал дыхание Люси, которая в соседней комнате вешала кабель, чтобы охладился. Ощущал тысячу и один запах, какие есть в любом помещении: бодрящую свежесть микробосжигателя, кисло-сладкую нотку увлажнителя, аромат только что съеденного обеда, запахи одежды, мебели, самих людей.

Он наслаждался всем этим. Он пропел несколько строк из своей любимой песни:

Он услышал, как в соседней комнате усмехнулась Люси. Он упивался шуршанием ее платья, когда она шла к двери.

Люси криво улыбнулась ему.

– С голосом у тебя порядок. А сам-то ты в порядке?

Несмотря на роскошь чувств, он просканировал себя. Воспользовался быстрой проверкой, входившей в его профессиональные навыки. Пробежался взглядом по показаниям инструментов. Все в норме, за исключением нервной компрессии, уровень которой граничил с «опасностью». Однако он мог не тревожиться о нервном блоке. Это были неизбежные последствия кренча. Кренч всегда на нем отражался. Когда-нибудь стрелка нервного блока достигнет «перегрузки», а потом рухнет в «смерть». Так умирали хаберманы. Но нельзя получить все на свете. Тем, кто поднимался Наверх и выходил Наружу, приходилось платить за Космос.

Так или иначе, ему было наплевать. Он был сканером, и хорошим. Если он не может просканировать себя сам, то кто сможет? Этот кренч был не слишком опасным. Опасным, но не слишком.

Словно читая его мысли, а не просто догадываясь, Люси протянула руку и взъерошила ему волосы.

– Но ты знаешь, что тебе не следовало этого делать! Не следовало!

– Однако я сделал! – Он ухмыльнулся ей.

С по-прежнему наигранным весельем она сказала:

– Давай хорошо проведем время, дорогой. В этом холодильнике – почти все, что можно отыскать, все твои любимые вкусы. И у меня есть две новых записи с запахами. Я опробовала их сама, и даже мне понравилось. А ты меня знаешь.

– Который?

– Который что, милый?

Обняв ее за плечи, он похромал из комнаты. (Ему никогда не удавалось вновь ощутить пол под ногами и ветер на коже лица – и сохранить спокойствие и ловкость. Будто кренч был реальностью, а жизнь хабермана – дурным сном. Но он был хаберманом – и сканером.)

– Ты знаешь, о чем я, Люси… о запахах, которые у тебя есть. Который тебе понравился на записи?

– Ну… – задумчиво протянула она, – самым необычным было каре ягненка.

– Что такое караягненка? – перебил он.

– Погоди, пока понюхаешь. А потом догадайся. Скажу тебе вот что: этому запаху сотни лет. Его отыскали в старых книгах.

– Караягненка – это животное?

– Не скажу. Придется тебе подождать, – рассмеялась она, помогая ему сесть и раскладывая перед ним его дегустационные тарелки.

Сперва он хотел вернуться к обеду, попробовать все замечательные блюда, которые съел, и на этот раз прочувствовать их ожившими губами и языком.

Когда Люси нашла музыкальный кабель и закинула его сферу в силовое поле, он напомнил ей о новых запахах. Она достала длинные стеклянные записи и вставила первую в передатчик.

– Теперь нюхай!

Странный, пугающий, волнительный запах наполнил комнату. Он не принадлежал ни к этому миру, ни к Наверху-и-Снаружи. Однако запах был знакомым. У Мартела потекли слюнки. Пульс участился, и он просканировал сердечный блок. (Действительно участился.) Но запах, что это было? В шутливой растерянности он схватил Люси за руки, заглянул ей в глаза и прорычал:

– Скажи мне, дорогая! Скажи, иначе я тебя съем!