Павел Иевлев - Те, кто жив

— Тут же никого нет? — спросил я.

— Не должно быть, — подтвердила Ольга. Если на входной точке не было, то на выходной им и вовсе делать нечего.

— Тогда зачем мы штурмовую группу тащили?

— Во-первых, на всякий случай, — ответил мне Борух. — Мало ли, что мы на пальцах прикинули, а вдруг бы нарвались? Ну, а во-вторых, — пусть ещё в одном срезе укрепятся, почему нет? Сейчас они силы накопят, сделают бросок к выходному реперу, и всё — срез наш. Он нахер никому не сдался, но командование любит победные реляции.

— А теперь, когда мы, наконец, уже идём, — спросил я то, что давно собирался, — я могу узнать — куда?

— Мы же вместе прокладывали маршрут? — почти убедительно удивилась Ольга. Ей никогда не надоедают эти игры.

— Ты поняла, о чём я, давай не будем. Не конечная точка, а конечная цель.

— Хочу проверить одно место. Лет пятьдесят назад там было интересно…

Вот сказать не могу, как меня это вымораживает. Умом-то я знаю, что она годится мне в бабушки, но визуальный ряд, так сказать, этот факт заслоняет. Поэтому в бытовом общении воспринимаю её как более-менее ровесницу, а потом хренакс — и вот такое. Когда она рассказывает о первых днях Коммуны, это не так цепляет — нет ощущения личной истории. В общем, моя бывшая ловко ввела меня в состояние рефлексии, и я не стал выяснять подробности. Она отлично умеет мной манипулировать. И не только мной — но это слабое утешение.

— Что это за срез? — поинтересовался Андрей. — Что тут есть? Кто живет?

— А черт его знает… — равнодушно ответила Ольга. — Может, и никто. Разведчики пометили зелёным. Эфир пустой, а значит, технологическая цивилизация, если и была, то схлопнулась, как везде.

Это тревожная, но привычная картина в известном нам Мультиверсуме — большинство его срезов находятся в той или иной стадии постапа. Насколько я знаю, никто не в курсе, почему, хотя версий, конечно, хватает. Выбирать можно любую. Как бывшему писателю пиздецом, мне, конечно, нравится версия «внешней силы» — некоего надчеловеческого агента, коварно толкающего людей к самоуничтожению. Это понравилось бы читателю, а главное — оставляет открытую концовку. Придет Герой и победит супостата, спасая себя, свою девушку, ну и заодно всё Человечество. Но в глубине души я в супостата не верю. Лишняя в этой картине «внешняя сила». Нас не надо подталкивать к самоуничтожению, сами распрекрасно справимся. Поэтому самой логичной мне кажется версия встроенной в любое человечество конечности цивилизационного цикла. Такой общественный «ген смерти», своеобразный «лимит Хейфлика» 13 13 Лимит Хейфлика (англ. Hayflick limit) — граница количества делений соматических клеток. Для большинства человеческих клеток лимит Хейфлика составляет 52 деления. А потом все умирают. Да, вы тоже. социумов. В конце концов, если все мы умираем как личности, то почему должны выжить как вид? Я социальный пессимист, хотя Борух и считает меня романтиком.

— Всегда бы так… — удовлетворенно сказал Борух, когда мы добрались до конечной точки — ровной круглой полянки, где среди карманной местной версии Стоунхенджа торчал из земли черный цилиндр репера. — Отличная прогулка.

— Сплюнь, — посоветовала Ольга, и он послушно выдал «тьфу-тьфу-тьфу, шоб не сглазить».

— Дальше два серых, — сверился я с маршрутом.

Борух надел шлем-сферу и взял наизготовку пулемёт.

— Держитесь за мной, на всякий случай, — сказал он. — Буду вам за щит.

Впрочем, в неприятных руинах, где мы оказались после резонанса, оказалось спокойно и безлюдно. Обломки выветренных кирпичных стен и проросшие сквозь них молодые деревья закрывали обзор, так что я не смог насладиться пейзажем. Судя по тому, что один из тонких стволов выворотил из земли потемневший человеческий череп, вряд ли окружающий вид меня бы порадовал.

— Стоим на месте, от греха, — скомандовал майор. — Мало ли какое тут эхо войны обнаружится.

— Небольшой фончик имеется, — сообщил, посмотрев на карманный цифровой радиометр, Андрей, — но некритично. Свинцовые трусы можно не надевать.

Неподалеку кто-то истошно и тоскливо глубоким низким голосом завыл, как будто оплакивая здешний невезучий мир. Все вздрогнули и напряглись.

— Надеюсь, он не настолько большой, насколько громкий, — тихо сказала Ольга. — Сколько там до гашения?

— А вот, уже, — ответил я. — Поехали!

Следующий репер оказался неожиданно благоустроенным. Ну, а как ещё скажешь про место, где вокруг чёрного цилиндра стоят кружком удобные диванчики, горят уютные торшеры, на низких полированных столиках — стаканы и бутылки с водой, а также яркие упаковки печенья? Квадратное помещение не имело окон, но всё равно почему-то казалось, что оно глубоко под землёй. На стене огромный плакат, где на десятке языков, из которых я опознал только русский, повторялась, видимо, одна и та же надпись:

Уважаемо приходимец из другой место! Отдыхать тут! Есть еда, пить жидко! Время ждания — дюжина минутов! Не пытаться на ружу, большая пожалуйста! Просить понимать нас! Хорошего в пути!

Ниже, для тех, кто не нашёл понятной надписи, была серия крупных пиктограмм — перечёркнутая дверь со стилизованной фигуркой выходящего человечка, часы — песочные и со стрелками — и двенадцать чёрточек рядом, бутылки со стаканами и вскрытая упаковка еды.

— Жри и проваливай, — прокомментировал Борух.

— На фоне прочих даже мило, — ответила ему Ольга, — интересно, как давно тут никого не было?

Я только после её слов заметил, что на диванах и столах довольно толстый слой пыли, в одном торшере лампа не горит, а в другом моргает. Кстати, двери, в которую так настойчиво просили не выходить, видно не было, зато на стене висел интерком — решётка динамика с кнопкой под ним. Андрей подошел и нажал кнопку, но ничего не произошло.

— Не работает, — констатировал он, — хотя освещение от чего-то запитано.

— От батарей, — ответил внимательно изучавший помещение Борух. — Включилось, когда мы прошли, тут сенсор. Да вот уже и гаснет…

Лампочки в торшерах на глазах теряли яркость.

— Дверь здесь — он уверенно постучал в стену прикладом, отдалось гулко и железно. — Попробуем выйти?

— Там может быть что-нибудь интересное! — оживился Андрей.

— Не зря тебя «коллекционером» прозвали, — усмехнулась Ольга. — Незачем нам выходить. У нас другая задача. Тем более что просят этого не делать.

— Следующий — транзитный, — предупредил я, — прогуляемся.

Прогулялись.

На входном репере когда-то висела куча измерительной аппаратуры, но под воздействием капающей с потолка воды она давно превратилась в кубические комки рыхлой ржавчины. Самому камню, разумеется, ничего не сделалось — в свете наших фонарей он так и отливал матовым чёрным блеском сквозь сгнившие стойки с оборудованием.