Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

— Ну, не выдумывай! Не мог же он у нас на глазах в пять-шесть мешочков подсыпать. Он хоть и проворен, но не фокусник индийский. А сегодня он к мешочкам и не подходил. Ночью не влез ли кто сюда? Ты где спал?

— Как всегда, здесь, на скамье. И ничего не слыхал, Марк Наумович. Окна с вечера были на засовах, я сам запирал их после вас. Но вот утром позабыл проверить. И если подсыпщик через окно залез, то ловкий был вор, что меня не разбудил.

— Постой, которое окно этот химик тут только что открывал? Это, кажется?

— Это самое!

Оба тщательно осмотрели окно, но на нем никаких подозрительных следов не было, а так как его недавно раскрывали, то узнать, были ли утром засовы задвинуты, не было возможности. Фернер открыл окно, высунул голову и внимательно осмотрел землю под ним. Окно было на высоте около метра над землей, так что выскочивший человек должен был коснуться земли с некоторого размаха и оставить следы. На земле действительно был виден неясный отпечаток двух подошв.

— Теперь ясно, — сказал Фернер. — Ночной гость отсюда вылез, а господин Пузиков, открывая окно, концы в воду прятал. Но как он сюда залез? Стекла целы, замазка сухая, старая. Ты как запираешь дверь на ночь?

— На ключ и на крюк, а ключ в замке остается.

— Как же он попал сюда? Вечером ты никуда не отлучался? Признавайся, вспомни!

— Виноват, Марк Наумович. Я точно на полчаса отлучился, еще в сумерки. Понимаю я теперь, в чем дело. Вы, может, заметили, — вчера тут девка бойкая с бабами пробы толкла, черноватая, Катькой зовут. Так вот, она меня сманила прогуляться в лесочек.

— Ах ты, ловелас этакий, юбочник! Девка тебя сманила! — возмущался Фернер. — Уж не подослали ли эту девку господа здешние хозяева?

— Очень просто, что подослали! Она сама сюда вторично пришла, когда я лабораторию прибирал, разговоры завела и на прогулку вызвала. Мне и в голову не пришло, что такая милая девка и по заказу любезничает. Но я вам верно говорю, всего полчаса гуляли, пока не стемнело, а потом еще на крылечке немного посидели.

— Ну, теперь все понятно. Пока вы в лесочке гуляли, гость пришел через дверь. Ключ, небось, в дверях оставил, за девкой увязавшись?

— Никак нет! Дверь была заперта, и ключ с собой в кармане.

— Ну, ключ недолго подобрать, слесаря на фабрике есть. Так вот, гость пришел через дверь, а вышел через окно, пока вы на крылечке бобы разводили! И смеялся он, должно быть, над караульным, которого девкой обошел.

Матвей смущенно молчал.

— Интересно бы узнать, — продолжал Фернер, обращаясь больше к самому себе, — все ли пробы подсыпаны или только последние шесть? Делать ли их или выкинуть за окно и просить Грошева взять новые?

— Ага, вот они идут! — прервал он свою речь, открыл окно и окликнул вышедших из фабрики Борка и Грошева, сопровождаемых Пузиковым.

— Яков Григорьевич, Иван Петрович! Зайдите, пожалуйста, на минутку сюда!

— В чем дело? — спросил Борк, когда они подошли к окну.

— Зайдите в лабораторию, дело спешное!

Эксперты повернули к дверям лаборатории, Пузиков также. Но Фернер прибавил с ехидной усмешкой:

— Вас я не приглашаю, Михаил Петрович, у нас тут частный разговор будет насчет проб.

Пузиков круто повернулся и пошел назад на фабрику. На душе у него стало неспокойно.

«Что за экстренное дело приключилось? — думал он.— Уж не обнаружил ли немец подсыпки? Этакий пентюх, этот Кузьмин, простую вещь не умеет чисто сделать!»

Когда эксперты вошли в лабораторию, Фернер рассказал им все, показал три мешочка с подсыпкой золота и спросил, что делать с остальными пробами, в чистоте которых теперь приходилось сильно сомневаться.

Грошев ругался и негодовал на Матвея и на администрацию рудника, Борк смеялся над обольщением Матвея, но в душе был смущен — сравнение Кати с Мариной Львовной напрашивалось само собой. Относительно проб решили так: из трех мешочков с обнаруженной подсыпкой снять осторожно верхнюю половину, а нижнюю пустить в пробу; из остальных двенадцати взять наугад также три. Если пробы последних окажутся богатыми, а первых — бедными, забраковать все и взять на руднике новые.

После ухода Борка и Грошева в лаборатории закипела работа, и к вечеру Фернер принес результаты: анализы проб трех мешочков, взятых наугад из двенадцати, оказались очень богатыми, а трех мешочков, у которых сверху была снята подсыпка, — бедными. Приходилось начинать работу сначала.

Когда на следующее утро Борк и Грошев потребовали лошадей, чтобы ехать на рудник за пробами, и Николай Константинович удивился, инженер сказал ему многозначительно:

— Да, приходится брать пробы еще раз и терять опять два дня, потому что ночью в лабораторию кто-то залез и подсыпал нам золота в пробы.

Николаю Константиновичу пришлось симулировать удивление и возмущение и дать обещание расследовать дело. После отъезда экспертов на рудник он вызвал к себе Кузьмина, потребовал у него точного рассказа об его действиях, задал ему основательную головомойку и объявил, что, если эксперты забракуют рудник, он, маркшейдер, будет уволен в первую голову.

Новые пробы, привезенные экспертами, в тот же день были истолчены, причем среди баб, присланных становым в лабораторию, Кати, по распоряжению управляющего, не было. Во избежание же ночной подсыпки, не полагаясь уже ни на безупречность Матвея, ни на окна и двери лаборатории, эксперты унесли мешочки с пробами к себе на дом.

Эти пятнадцать проб оказались бедными, хотя и в разной степени, и выводы для рудника получались неутешительные; более глубокая часть жилы, достигнутая работами, содержала слишком мало золота, чтобы окупить все расходы по добыче, не говоря уже о прибыли и процентах на капитал, который нужно было затратить на покупку и переоборудование рудника. Но, ввиду настояний Борка, решили не ограничиваться этими пробами, и в течение нескольких дней Грошев ездил еще на рудник, появляясь неожиданно то в одном, то в другом месте, и всегда брал пробы только из тех забоев, которые при его посещении работались и которые, следовательно, не могли быть подсолены. Василий Михайлович безуспешно гонялся за ним в надежде поспеть где-нибудь вовремя и подправить пробу. Но Грошев брал с собой только Матвея, не подпуская к забою во время взятия проб даже рабочих, а в лаборатории Фернеру помогал Борк.

Атмосфера была наполнена подозрительностью и сделалась напряженной. Отношения между экспертами и хозяевами стали натянутыми, трапезы у Репикова проходили часто в тягостном молчании и оканчивались быстрее, чем прежде.

Марине Львовне со дня своих именин никак не удавалось увидеть Борка; все утра он проводил в лаборатории, а с обеда до позднего вечера просиживал с Грошевым у себя в комнате над старыми книгами, планами и журналами; они старались восстановить всю картину прежней разработки, когда шло богатое золото, чтобы проследить шаг за шагом обеднение жилы в глубину и подкрепить этим свои выводы, основанные на пробах.