Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

Открыл дверь и сказал подручному, сидевшему еще на крылечке:

— Никонов, отведи эту женщину под арест, в темную. Это главная зачинщица.

Катя плакала и уже жалела, что была нелюбезна с урядником.

Когда она очутилась в темной, тесной конурке с голой деревянной скамьей вместо кровати и промозглым запахом, она села на скамью и дала волю слезам.

Закончив допрос и набрав двести пятьдесят три рубля залогов, Иван Миронович со вздохом удовлетворения разоблачился и сел со своим подручным ужинать.

На рабочей улице царило уныние. Допрошенные рабочие передавали друг другу свои впечатления, почесывали головы и рады были бы выпутаться из заварившейся каши, тем более что жены, накануне подзадоривавшие мужей, теперь пилили их за погром.

После ужина Мокрых отправился с докладом о произведенном дознании. О полученных залогах он умолчал, а сообщил, что следственное дело отправит по почте горному исправнику для привлечения рабочих к ответственности за нарушение общественной тишины и спокойствия и устройство скопищем избиения мирных китайцев из мести.

Вернувшись от управляющего, урядник послал подручного в казачью спросить у арестованной Басовой, не желает ли она теперь дополнить свои показания. Катя, просидевшая больше двух часов в темноте, голодная, изъеденная клопами и блохами, выразила согласие. Когда она очутилась в светлой комнате урядника, где на столе кипел самовар, стояли два стакана, аппетитные булочки, вазочка с вареньем и графинчик с коньяком, она вздохнула облегченно. Допрос не должен был быть утомительным. Впрочем, до известной степени она ошиблась. Мокрых, отпустив казака, допрашивал Катю так долго, что оставил ее потом у себя ночевать.

Ввиду сокращения рабочих на руднике до двадцати человек, пребывание урядника на стану становилось излишним: достаточно было одного казака. Поэтому Мокрых со дня на день ждал приказа о своем возвращении в Акшу в казачью сотню. Залоговые деньги он собирал с рабочих с целью присвоить их себе. Через своего подручного он на следующий же день после допроса пустил слух, что пока суд да дело придется обвиняемым прожить на руднике два-три месяца, если не больше. Когда этот слух распространился и взволновал рабочих, тот же подручный как бы от себя давал каждому порознь добрый совет: уезжать потихоньку, плюнув на оставленный залог. На вопрос, а не притянут ли потом по этапу, подручный уверял, что залоговыми деньгами замажут рот китайцам, и те возьмут свою жалобу назад.

Слух и добрый совет возымели прекрасное действие, и каждое утро чуть свет выезжало несколько семей; все наличные лошади были заняты и работали почти без отдыха; даже из соседних станиц приезжали на помощь казаки, чтобы увозить желающих скрыться.

Приняв окончательно все дело от управляющего, Василий Михайлович прежде всего занялся тщательным исследованием старых работ. Большая часть их велась до его поступления на рудник. Хотя за время службы на руднике он ознакомился с ними довольно хорошо, но теперь ему надо было подробно изучить трещину сброса с самого верха до низу, чтобы выяснить себе точно, где искать потерянную часть жилы.

Захватив нескольких рабочих, Бубнов отправился в самые верхи старых работ, где давно уже никто не бывал, потому что выработки сильно заплыли льдом. Верхний штрек со стороны подъемов пришлось очищать от льда в течение нескольких часов; пробив узкий ход через ледяную стену, штейгер с рабочими пролезли в выработки. Здесь льду было меньше, но все-таки крепь скрывалась под ним, и приходилось идти согнувшись. Бубнов шел впереди, освещая путь. Перед самой трещиной сброса, влево шел короткий квершлаг, которым когда-то намеревались исследовать трещину, но потом, увлекшись другими работами, его оставили и совсем о нем забыли. Квершлаг не был закреплен, но забой, потолок, стены и почва покрылись слоем льда, превратившим выработку в настоящий ледяной грот со сталактитами. Штейгер давно уже решил, что этот квершлаг нужно продолжать, и вел рабочих именно сюда, чтобы его очистить.

Рабочие начали срубать лед со стенок, а Бубнов, изгибаясь между длинными сталактитами, полез к забою и вдруг отпрянул назад; он увидел впереди, на почве ледяного грота, как будто человеческие ноги, покрытые льдом.

— Это просто обрубки крепей! — успокоил себя Василий Михайлович и подвинулся дальше. Но за ногами показались туловище и голова; одна рука была прижата к груди, другая откинута в сторону. На земле действительно лежала ледяная статуя, мертвец, опрокинутый на спину и покрытый слоем льда в палец толщиной.

— Ой, да не Григорий ли Ефимович сюда забрался? — пробормотал штейгер, холодея от ужаса.

Сдавленным голосом он подозвал к себе рабочих.

Когда осторожно освободили от льда одну из ног обледенелого тела, оказалось, что это действительно нога человека, обутая в сапог. Стало ясно, что здесь имело место самоубийство или преступление. Штейгер послал одного из рабочих за казаком, в ожидании которого велел очистить выход из квершлага, а также расширить верхний штрек, чтобы можно было вынести мертвеца из его ледяного убежища.

Пока ходили за полицейской властью, Василий Михайлович обсуждал с рабочими, как мог попасть человек в эти выработки, ход в которые уже несколько лет был загроможден льдом. Один из рабочих, служивший на руднике дольше, чем штейгер, припомнил наконец, что верхний штрек за трещиной сброса имел выход на поверхность горы, который потом завалили, чтобы хищники не могли забираться в рудник. Но было возможно, что они когда-нибудь расчистили завал и открыли себе лазейку. Последняя, впрочем, в последние годы была уже бесполезна, потому что могла служить только для прохода в давно уже выработанную, самую верхнюю часть рудника, отделенную льдом от остальных выработок.

Отправились проверять это указание. В штреке за трещиной лед начал убывать и наконец исчез. Крепь оказалась сильно поломанной и подавленной, но впереди виднелся слабый отблеск дневного света. Один из рабочих пролез между поломанными стойками и нависшими глыбами и убедился, что выбраться на поверхность можно, хотя с большим трудом и риском.

Вместе с казаком на место происшествия явился и Репиков. Все приступили к осмотру обледеневшего мертвеца. Поднять его не было возможности: он слился в одну массу со льдом почвы. Пришлось осторожно отбивать ледяную корку с тела и подрубать лед снизу; вскоре освободили ноги, обутые в хорошие сапоги, по которым можно было узнать, что это не рабочий. В откинутой руке оказался револьвер.

— Очевидно, самоубийца! Я полагаю, что это Григорий Ефимович! — высказал Бубнов вслух свою первую догадку.

— Наверно, он, — подтвердил казак. — Ведь он исчез бесследно уже почти месяц.