Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

— Никак нельзя, милая! Твой муж в обвиняемых не числится, залогу не вносил, не сегодня завтра захочет уехать и тебя увезет.

— Откедова ж у меня деньги, Иван Миронович? Своих капиталов еще не завела.

— У мужа или у суседей займешь. Я тебе и так снисхождение делаю, с мужиков меньше пяти цалковых не брал.

— Муж не даст на тако срамно дело. Скажет, сама безобразничала, сама и добывай.

— Ты и заработай, по стиркам, что ли, у служащих. А пока что займешь, и через час чтоб деньги были здесь на столе, не то в казачью запру. Поняла? Ну, ступай!

Дарья Костолобова, красная, потная от волнения и страха, вышла, и ее место заняла Аграфена Постная, сухопарая, высокая старуха с злыми глазами и длинным носом.

Уряднику пришлось с ней изрядно повозиться; она категорически отрицала свое участие в деле и ссылалась на нескольких свидетельниц, видевших, что она только стояла возле крыльца; угрозы казачьей на нее не действовали, и внести залог она отказалась. Уряднику в конце концов надоело, и он отпустил ее с обещанием допросить ее свидетельниц и потом вызвать ее еще раз.

Последней в списке была Катерина Басова, дочь амбарного караульного, которая приняла участие в процессии и в истязании китайцев просто из озорства; она щипала и таскала за косы оголенных китайцев, визжала и хохотала без всякой злобы к ним.

С тех пор как Катя в половине лета появилась на руднике, урядник Мокрых стал преследовать ее своим вниманием; ему нравилась эта бойкая и смазливая девушка, тем более что ему было известно ее далеко не монашеское поведение. Но к приставаниям урядника она отнеслась очень сурово, может быть, просто из упрямства.

В комнату она вошла смело, хотя сердце у нее тревожно билось; она собрала все силы для этого неравного состязания, чувствуя, что на ней сорвут всю злобу за отвергнутые ласки.

Мокрых встретил ее иронической улыбкой и словами:

— Как это вы попали, Катерина Ивановна, в такую пьяную и грубую компанию? Совсем вам там было не место, тем более что вы лично ничего против китайцев иметь не можете. Ваш отец — не рабочий.

Катя молчала, не зная, как понимать эту вежливость и ласковое обращение.

— Но делать нечего, — продолжал урядник с глубоким вздохом. — Повинуясь строгому велению беспристрастного закона, равного для всех, я должен снять с вас показание. Вас зовут Катерина Ивановна Басова, православного вероисповедания?

Катя кивнула головой.

— А сколько вам лет?

— Восемнадцать минуло.

Мокрых опять вздохнул.

— Такая молоденькая, а приняла участие в этом непозволительном деле. Ваше звание?

— Дочь поселенца, приписанного к Читинскому мещанскому обществу.

— Городская, значит, образованная! Грамотная?

— Читать умею, а пишу плохо.

— Девица али замужняя?

— Девица.

— Еще девушка? — словно с изумлением протянул Мокрых.

Катя покраснела.

— Так вот, Катерина Басова, — строгим тоном сказал урядник, — вы обвиняетесь в том, что вчера в сообществе с другими женщинами учинили избиение китайцев у крыльца казармы, изорвали на них всю одежду и голых, позабыв свою женскую стыдливость, били и оплевывали. Что вы на это скажете?

— Что эти косоглазые хуже баб! Отчего они не защищались? С несколькими женщинами справиться не могли.

— Вы сознаетесь в своей вине? Отлично. Но я должен выяснить отдельные ваши действия. Вы изорвали забойщику И-фун-тану рубаху и били его по голой спине?

— Какого-то китайца схватили за рубаху, это правда, но чем же я виновата, что рубаха у него совсем гнилая, сразу до пояса треснула! Но только я его не била, а ущипнула раз-другой.

— Так и запишем: щипала голое тело. Разве это так приятно или со злобы делали?

— Баловалась, Иван Мироныч!

— Плохое баловство это, до добра не доведет голых китайцев щипать. Вам, женщинам, полагается щипать гусей, курей, утей, а не китайцев! На них ни пера, ни пуха нет.

Катя засмеялась.

— Ничего смешного в этом нет, а очень печально, что молодая девушка (он подчеркнул это слово) позволяет себе такие непристойные действия. Это заставляет сомневаться в ее порядочности.

Катя покраснела, как мак, и на глазах ее показались слезы.

— Еще вы обвиняетесь, Катерина Басова, что, повалив вместе с другими женщинами бурильщика Лун-фу-сяо на землю, вы сорвали с него ватные шаровары и лупили по мягким частям тела, откуда ноги растут. Признаете себя виновной?

— Раза два-три ударила с размаху. Да только у него, желтого дьявола, совсем не мягкие части, я себе руку о них отшибла.

Мокрых подавил улыбку и заметил:

— Видите, какие эти китайцы жалкие и голодные, а вы их еще истязали. Небось, если вас самих по этим же мягким частям ударить, так руку себе не ушибешь — подушки!

Катя уловила игривость тона в последней фразе и немного ободрилась.

— Еще вы обвиняетесь, Катерина Басова...

— Господи, еще! — прервала Катя.

— Прошу не прерывать меня и всуе господа не призывать! Еще вы обвиняетесь в том, что вместе с Постной протащили откатчика Пи-фан-коу по земле, взявшись за его ноги, словно за оглобли, и издеваясь над его беспомощным положением. Было это?

— Виновата, Иван Мироныч, было.

— Совершивши разного рода насилия над беззащитными китайцами, вы теперь чувствуете угрызения совести и готовность искупить свою вину?

«Куда это он клонит?» — подумала Катя.

— Вы молчите? Так как у вас нет смягчающих вину обстоятельств, как у жен уволенных рабочих, то вам придется пострадать всего больше. Я должен посадить вас, к величайшему своему прискорбию, в казачью до приезда горного исправника.

Катя испугалась; сидеть в казачьей на хлебе и воде ей совсем не улыбалось.

— Я могу ведь внести залог, как другие, Иван Мироныч! — сказала она робко.

— С вас я залога не возьму, потому что вы деньгами не поскупитесь и зададите лататы, ищи потом ветра в поле! Что для вас значит какая-нибудь пятерка или десятка, вы ее за одну ночь заработаете!

Катя вспыхнула и попыталась протестовать.

— Мне ваше нескромное поведение отлично известно! — невозмутимо продолжал урядник. — И я мог бы вам назвать всех мужчин на руднике, с которыми вы были в сношениях. Поэтому для вас одна мера пресечения — под арест.

Катя молчала, удрученная.

Мокрых записал еще что-то, потом посыпал песочком свой протокол, ссыпал лишнее на пол, сложил бумагу в синюю обложку, встал, подошел к девушке и сказал ей тихо:

— А если хочешь, чтобы я переменил гнев на милость, Катенька, приходи сегодня вечерком ко мне чай пить! Побеседуем насчет залога.

— Так вот вы как, Иван Мироныч! — возмутилась Катя. — Вы этого только и добиваетесь от меня. Насильно хотите!

— А китайцам ты разве насилия не делала? За это и должна понести наказание. Но я тебя не насилую, можешь посидеть в казачьей.