Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

Кто-то закричал:

— Смотрите, ребята, косоглазые выперли нас с рудника и еще смеются!

— Давайте-ка взлупим их в последний раз, чтобы нас помнили, сволочи!

— Ур-ра! В атаку на китайца! — завопил запасный солдат, бросаясь на крыльцо с поднятыми кулаками. Его пример увлек и других. Крыльцо сразу очистилось от китайцев.

Часть атакующих ворвалась вслед за китайцами в казарму, где началась свалка. Перепуганные желтолицые прятались: кто залезал под нары, кто выскакивал через задние окна, пускаясь наутек к стану, искать защиты у служащих и урядника. Ворвавшаяся толпа вытаскивала спрятавшихся и лупила кулаками; китайцы отбивались, но перевес был не на их стороне, и они пострадали более или менее сильно.

Толпа постепенно зверела, и свалка могла бы перейти в побоище, если бы не помешала наступившая темнота. В казарме не было огня, а промежутки между нарами были узкие. Китайцы укрылись на верхних ярусах нар.

Оставшиеся на улице бабы и мальчишки, следовавшие за процессией, слегка помяли нескольких китайцев, которых столкнули с крыльца; оголив несчастных, женщины со смехом и непристойными шутками оплевывали их смуглые тела.

В казарме свалка кончалась; но толпа приступила теперь к погрому имущества китайцев. Тонкие войлочные матрасы и набитые ватой валики, заменявшие подушки, начали летать по казарме и вылетать из окон, когда со стороны рабочей улицы послышались крики и оставшиеся у крыльца увидели сноп пламени, поднявшийся над одной из избушек. Бабы заголосили: «Горим!.. Наша улица горит!» — и пустились вперегонку с мальчишками к месту пожара; вслед за ними один за другим из казармы повыскакивали и рабочие. Старые избушки, сарайчики, навесы и амбарчики, настроенные довольно тесно, могли дать обильную пищу огню. Пожар был устроен одним из китайцев, успевшим сразу же выскочить через задние окна казармы. Зная по опыту прежних погромов, что разбушевавшуюся толпу с трудом унимали служащие и казаки, и зная, что сейчас на стану нет почти никого из этих защитников, он придумал средство отвлечь внимание рабочих от своих соплеменников. Он быстро пробежал задами рабочей улицы к отдаленной части ее и поджег сарай возле одной из изб, уже брошенной ее владельцем. Возле сарая валялась щепа, остатки соломы и сена, хворост, и устроить хороший костер было делом нескольких минут.

Погромщики убежали, а к китайским казармам в это время подходили становой с единственным казаком, остававшимся на стану, и одним из служащих, собиравшимся назавтра уезжать и потому не поехавшим на пикник. Их вызвали успевшие бежать из казармы китайцы.

Увидев огонь и бегущую к нему толпу, становой послал служащего на конный двор за пожарной машиной, казака отправил на пожар распоряжаться, а сам зашел в казарму. Здесь было темно и тихо; притаившиеся на верхних нарах китайцы еще не решались подавать признаков жизни. Постояв в дверях, становой велел подошедшим с улицы китайцам запереться в казарме и не зажигать огня, обещав им поставить на ночь караульного и разобрать дело завтра.

Пока тучный Поликарп Иванович добрался от казармы до пожара, рабочие уже успели растаскать маленький и ветхий горевший сарайчик по бревнам, которые догорали и тухли порознь на земле. В толпе, окружавшей пожарище, шли разговоры о том, что пустой сарай, несомненно, кто-то подпалил, и что это, вероятно, дело рук желтолицых.

Но погромное настроение уже упало, каждый думал, что его изба или сарай также легко могут быть подожжены ночью; влияло также присутствие станового и казака, от которых зачинщики избиения старались держаться подальше, опасаясь расспросов с их стороны. Толпа быстро редела, мужики и бабы расходились по домам, и на пожарище вскоре остались только несколько холостых рабочих, живших в казарме рядом с китайской и не принимавших активного участия в избиении. Они рассказали становому, как и почему начался погром, не называя, впрочем, никого из участников.

На рабочей улице во многих избах зажглись огни, и сквозь открытые окна слышались еще разговоры и споры по поводу происшедшего; кое-где визжали гармоники и раздавалось пьяное пение. Некоторые рабочие переходили из дома в дом сговариваться, что показывать в случае допроса по поводу происшествия. В китайской казарме тускло светилось только одно окно; все обитатели собрались в кучу и совещались. Опасаясь ночного нападения, китайцы решили разделиться на смены, чтобы часть постоянно была настороже; заготовили жерди и дубины, а также ведра с водой на случай поджога. Хотя вокруг казармы ходил и постукивал колотушкой караульный, назначенный становым, но китайцы ему не особенно доверяли.

Впрочем, с возвращением управляющего, урядника и служащих с пикника всякая возможность возобновления погрома исчезла, и Бубнов, явившийся в казарму, окончательно успокоил китайцев.

На следующее утро, чуть свет, когда весь стан «Убогого» рудника был еще погружен в глубокий сон, с рабочей улицы тихонько выехали два воза с людьми, сундуками и узлами. Это поторопились уехать со своими семьями двое рабочих, бывшие зачинщиками погрома и опасавшиеся, что разбирательство и возмездие задержат их так долго на «Убогом», что они потеряют возможность пристроиться до зимы на другом деле. Они уже с вечера наняли себе подводы у золотничников, имевших собственных лошадей для работы в разрезах и промышлявших также перевозкой рабочих и припасов из Мангута на «Убогий». Беглецы заперли свои избы, оставив ставни открытыми, и уехали, не простившись ни с кем, чтобы не возбудить внимания и затруднить поиски.

Урядник Мокрых встал позже обыкновенного; после кутежа на пикнике у него трещала голова и мутило в животе; настроение духа, конечно, было скверное. Но пара рюмок, пропущенных натощак, помогла делу, и, напившись чаю, Иван Миронович приступил к расследованию вчерашнего происшествия.

Он прежде всего отправился в казарму, осмотрел место погрома и расспросил китайцев, знавших лучше других по-русски, как все произошло, на какую сумму у них изорвали и испортили имущества и одежды, кто из рабочих руководил избиением и кто участвовал в нем. Китайцы видели, кто шел во главе процессии, кто бросился к ним первый на крыльцо, кто особенно жестоко дрался, и потому могли назвать целый ряд имен.

Получив и записав нужные сведения, Мокрых вернулся домой, основательно позавтракал и затем устроил обстановку для допроса рабочих. В комнате, которая служила ему приемной и канцелярией, он убрал лишнюю мебель, выдвинул письменный стол на середину, покрыл ею старым зеленым сукном, взятым из конторы, поставил письменный прибор, выпросил у церковного сторожа распятие и положил его на столе рядом со своим экземпляром Евангелия и уложением о наказаниях. Затем надел парадную форму с двумя медалями, нацепил шашку и уселся с важным видом за стол, лицом к входной двери. Пока он убирал комнату, его подручный казак обходил рабочую улицу и рабочих, числившихся в списке виновных, и вызывал к уряднику для допроса.