Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

В верхнем этаже рудного амбара были навалены кучи руды — глыбы кварца, то чистого, белого и мелкозернистого, как сахар, то пестрого, с ржавыми налетами и пятнами, то совсем желтого и грязного, словно изъеденного. Белый кварц лежал отдельными кучами. Николай Константинович объяснил экспертам, что охристого кварца в руднике добывается мало, потому что работы ушли глубоко; он попадается только вблизи большой трещины, обрезавшей жилу.

— А вот и золото! — воскликнула Марина Львовна, указывая пальчиком на зерна желтого блестящего металла, кое-где вкрапленные в белый кварц.

— Если бы все это было золото, — усмехнулся Грошев, — ваш рудник стоил бы миллионы! К сожалению, это только серный колчедан, правда содержащий в себе некоторое количество благородного металла.

Разговор был прерван грохотом пущенной в ход дробилки, измельчавшей руду на кусочки. В отверстие этой небольшой машины, имевшей вид простой железной коробки, рабочий-китаец спускал одну глыбу кварца за другой; дробилка жадно хватала руду своими стальными челюстями и с страшным скрежетом раздробляла ее на кусочки, которые выплевывала непрерывным потоком через нижнее отверстие; эта струя по железному желобу скатывалась в нижний этаж амбара. Покрытый желтовато-белой пылью с головы до ног, похожий скорее на мельника, китаец методически исполнял свою работу, и глыба за глыбой исчезала в пасти дробилки. Казалось, что происходит процесс кормления какого-то чудовищного зверя, который грызет и глотает глыбы кварца, словно кусочки сахара. Движение стальных планок с зубцами совершенно напоминало работу челюстей, а звуки, издаваемые рудой, попавшей между зубцами, походили на звуки, издаваемые гигантской собакой, грызущей кость.

Говорить приходилось, крича друг другу на ухо; кроме того, из пасти дробилки вылетала пыль, которая забиралась в нос и горло посетителей, заставляя их чихать и кашлять. Китаец смотрел на них, улыбаясь одними глазами: рот и нос его были скрыты под маской респиратора.

Спустившись назад по помосту, посетители вошли в нижний этаж амбара. Сюда по желобу ссыпался кварц, прожеванный дробилкой. Высокие кучи его напоминали груды грубо наколотого сахара. В одной из длинных стен амбара зияли четыре небольших окошечка, через которые двое рабочих лопатами перебрасывали руду в помещение самой фабрики. Оттуда доносились равномерные гул, стук и скрип. Эксперты осмотрели кучи раздробленной руды, приготовленной для размола, и взяли наугад несколько кусков из разных мест для пробы. Михаил Петрович просиял: в этот день была пущена в обработку нарочно накопленная богатая руда.

Выйдя опять на улицу, посетители через другую дверь попали в главную часть фабрики — обширное, но довольно низкое помещение, с земляным полом и широкими окнами под потолком. Вдоль задней стены вертелись четыре пары бегунов — больших и тяжелых чугунных колес в два метра диаметром. Каждая пара бегала в отдельной чаше, похожей на огромный таз из листового железа; одно колесо как будто старалось догнать другое, но никогда не могло этого сделать. По дну чаши металась мутная вода, а бегуны катились по воде и давили своей тяжестью кусочки кварца, которые рабочий подбрасывал лопатой. Под тяжестью глухо стонавших чугунных чудовищ кварц скрипел и визжал, рассыпаясь в песок.

Глухой гул от восьми быстро катившихся колес, визг и скрип раздробляемого кварца, плеск и журчание воды — все это сливалось в шум, напоминавший сильный морской прибой.

В последние годы, вследствие недостатка богатой руды, на фабрике работала одна, много две пары бегунов. Но к приезду экспертов в амбаре накопили груды хорошей руды и теперь пустили все четыре пары. Но экспертов трудно было ввести в заблуждение; они сразу заметили, что две пары бегунов сильно покрыты ржавчиной и, значит, давно уже бездействовали.

Из каждой чаши через отверстие, закрытое сеткой, мутная вода толчками выливалась в длинный и широкий желоб. На дне каждого желоба лежали медные листы, покрытые слоем ртути, блестевшей, словно матовое серебро, сквозь тонкий слой струившейся мутноватой воды. Эта ртуть улавливала мельчайшие частицы золота, увлекаемые водой, поглощая их и превращаясь в соединении с ними в амальгаму.

У Марины Львовны от всех этих звуков и бега чугунных махин начала болеть и кружиться голова. Кроме того, в таком шуме нельзя было болтать с англичанином. Поэтому она собиралась увлечь экспертов поскорее в другие части здания. Но Николай Константинович предложил устроить сейчас съемку золота. Он знал, что все четыре пары бегунов работали уже без перерыва с вечера, и так как была пущена богатая руда, то можно было рассчитывать на хорошую съемку и произвести благоприятное впечатление.

По свистку механика рабочие перестали подсыпать руду под бегуны, колеса постепенно начали замедлять свое кружение и, наконец, остановились. На фабрике воцарилась непривычная тишина. Рабочие, вооруженные метлами, начали выгонять в желоба истолченный кварц, остававшийся еще в чашах. Затем приток воды был остановлен, и со дна чаш и желобов рабочие стали собирать особыми деревянными и резиновыми скребками золотую амальгаму, отделявшуюся от ртути, не поглотившей еще золота. Амальгаму унесли в комнатку, отгороженную от фабрики, где эту матовобелую рыхлую массу, похожую на серебряную кашицу, клали порциями на замшу. Закручивая замшу в руках, выжимали из амальгамы лишнюю ртуть, не соединившуюся с золотом. Серебристые капли жидкого металла выступали росинками на поверхности замши, соединялись друг с другом и стекали в подставленный тазик. Выжатая амальгама стала сухой и имела вид густого серебряного теста, из которого можно было лепить фигурки. Ком этого теста взвесили и затем положили в чугунную реторту, вставленную в топившуюся уже железную печку. Здесь в течение нескольких часов вся ртуть должна была отделиться от золота и собраться в приемнике.

Но эксперты не стали ждать конца этой операции, собираясь прийи еще раз, чтобы посмотреть, когда будут взвешивать полученное золото. Они перешли в котельное отделение фабрики, где воздух был чище, а шум бегунов, возобновивших свою работу, слышен слабее. Но зато, несмотря на настежь открытые двери и окна, температура напоминала жарко натопленную баню.

— Ого,— сказал Грошев,— тут у вас не прозябнешь.

Репиков объяснил, что котлы уже старые, жрут массу дров и дают мало работы; но хозяин не желает менять их до выяснения судьбы рудника.

— Так и запишем, — заметил инженер, — котлы негодные, на слом.

— Ну, зачем же? — вступился Михаил Петрович. — Все-таки, худо ли, хорошо ли, а работают. А вы сейчас — на слом.

— А позвольте спросить, оба котла у вас постоянно в работе?