Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

Степан фыркнул.

— И тут мы поссорились. Не знаю, что будет. Шла из школы мимо старой тюрьмы, завернула на кладбище. Удивительно печальны старые могилы! Постояла около одной... Представляешь: старый, задумчивый крест, желтого, нечистого камня, трава в раковине, вырвала ее, открылось ржавое пятно и фарфоровый разбитый цветок. Ушел человек, скорее всего девушка. Как вода в землю... Кстати, рылась в старых книгах, знаешь, что было на месте твоего Балочного?

— Знаю. Село. А еще — усадьба Пальчинского. Село сгорело. Помещик исчез бесследно во время Гражданской войны.

— Да.

— Матрасова, — сказал Степан. — Забавная фамилия. Как, ты говоришь, ее зовут? Елена?

— Ленка Матрасова. Даже я как-то забылась, сказала «Ленка». Класс захохотал, а я стою вся пунцовая. Вот так. Мне надо немного позаниматься, инструмент не будет тебе мешать? Терпи меня, терпи...

Это было так. Ленинград. Государственные экзамены позади. Уже известно назначение — маленький, пыльный, степной, родной Посошанск. Приятели, получившие распределение в Москву или Горький, пожимали плечами. Он шел по Марсову полю. Сырой ветер с Невы рвал флаги над гранитной могильной стенкой, валил кусты сирени, гасил Вечный огонь, тот то прижимался к самой земле, то выстреливал вверх узким красным штыком. Мимо, погромыхивая, катил трамвай, на задней площадке, приблизив к стеклу бледное, удлиненное лицо, стояла девушка. Глаза ее скользнули по Степану и широко, черно открылись. Как могло случиться? Он никогда так и не понял. До остановки добежал задыхаясь, вспрыгнул на подножку, дверь больно ударила в спину. Стал рядом с девушкой, пугаясь того, что происходит, спросил:

— Как вас зовут?

Девушка испуганно метнулась в сторону.

Они вышли на остановке за Апраксиным двором. Старый петербургский дом нависал над улицей эркерами, как скала. Степан медленно поднимался по лестнице, считая вверху над собой перерывы в дробном пугливом стуке каблучков. Четвертый этаж. Когда он подошел к двери, за ней были слышны встревоженные голоса. Медная кнопка звонка уступила пальцу, дверь, громыхнув крюками, распахнулась. На пороге стоял невысокий седой мужчина.

— Кто вам дал право преследовать незнакомую девушку? — выкрикнул он, и тогда Степан начал сбивчиво рассказывать ему про университет и про далекий Посошанск.

— Ну и что? При чем тут какой-то город? Вы сумасшедший! — мужчина с грохотом захлопнул дверь.

Вечером Степан пришел снова. Медная кнопка молчала — звонок был отключен, но на стук опять вышел мужчина.

— Вот, — сказал Степан и протянул ему четыре билета в театр. — Я приглашаю вас всех, всей семьей.

Между па-де-де Зигфрида и Амалии они обменивались фразами, сказанными яростным шепотом. Упал бархатный занавес, и тонконогие артистки понесли за кулисы охапки увядающих цветов.

— Я ей не отец, а моя жена — не мать, — печально сказал новый знакомый Степана. — Просто мы живем в одной квартире. Марию Гавриловну мы любим, как дочь. Кто вам сказал, что таким способом можно жениться?

Из театра они шли вдвоем. Ночь стояла белая, как вода. Со скрипом развели мост.

— Я не знаю родителей, — печально сказала Мария. — Кто я, откуда? Детский дом, школа, музыкальное училище — я преподаю музыку. Не знаю, как мне дальше жить. Все равно. Вы сильный, энергичный, вы все можете, я поеду с вами...

Посошанск их встретил тучами пыли, из приморских соленых степей дул южный ветер, пыль на зубах скрипела, солнце казалось коричневым.

— Какая хорошая, я бы сказала, старомодная у тебя квартира. Удивительно, вот я и хозяйка, — сказала Мария Гавриловна, входя в полутемные просторные комнаты. — Музей такой же большой?

— Самый маленький между Уралом и Карпатами и между Камой и Тереком. К тому же он запущен донельзя. Директора не было год.

— И ты собираешься с ним справиться? — Она засмеялась. — Ты такой скромный и робкий. Боже, что тогда с тобой случилось там, на Марсовом поле? Откуда сразу столько бесстрашия, отваги, предприимчивости? Их же у тебя нет.

— Солнечный удар. Временное помешательство. Амок. А может быть, в каждом из нас сидит еще один человек? Сидит и не имеет возможности показаться наружу, стать Гамлетом или Иваном Грозным. Ведь могло быть все иначе: я мог встретить тебя здесь в Посошанске, скажем, тоже в трамвае, но с чужим ребенком а руках. И тогда у меня была бы другая жена, другая жизнь.

— Ну и ну! Это ты фантазируешь! Откуда у меня ребенок. И почему снова трамвай? Скажешь тоже...

В этот день, что случалось с ним крайне редко, Пухов был недоволен. Недоволен он был с самого утра. Во-первых, ему не понравился трамвай: обычно он ездил на работу в троллейбусе и шел последние две остановки пешком, но тут почему-то изменил обыкновению и поехал на трамвае. В вагоне было много утреннего, разношерстного народу. Стояли на площадке клетки с курами, ящики с земляникой, которая уже начинала отходить и потому сочилась сквозь ивовую плетенку, над головами кто-то держал грабли, а под ногами в мешках что-то шевелилось. Люди молчали, тесно прижатые друг к другу, вагон шел покачиваясь и вызванивая, на стыках его подбрасывало, и тогда куры испуганно вскрикивали, а неизвестные звери под ногами начинали визжать.

Не понравились ему и собственные раздумья. Им он предавался, пока трамвай несся по посошанским улицам. Раздумья сами по себе, может быть, были и хороши, но результат их обескураживал. Убитый пропал, как канул в воду, никаких следов, никаких предположений. Дерево версий засохло, не пустив побегов. Преступление, нелепая случайность, неумная мистификация? И правда, могло случиться и такое: никого на хуторе не убивали, перо подбросили, а Зульфия, убоявшись спроса (если она, конечно, сама не принимала участия в этой злой комедии), испуганная, молчит.

Крепко задумался Павел Илларионович над этой загадкой. И чем больше он думал, тем чаще появлялась мысль, которая всегда навещала его во время сложного и запутанного дела: не заглянуть ли ему в зеленый сейф?

Сейф этот был примечен когда-то Павлом Илларионовичем за необычный щучий цвет, а хранил он в нем странные или не до конца понятные, отшумевшие и забытые дела, ибо, как правильно думалось Пухову, все странное и непонятное рано или поздно или само становится ясным, или помогает возникновению другой ясности.

Раздумывая так, доехал Павел Илларионович до милиции, но не успел сесть за стол, как вошел сотрудник и доложил, что можно ехать к Зульфие Степняк — та нашлась и сейчас дома.

Зеленый сейф на время забылся.

Квартира, в которой жила вдова, оказалась в блочном доме с невысоким потолком. Вошли. Гарнитур полированного румынского дерева, на каждом шкафчике медные ручки, наподобие слезок, над столом — абажур с красными и черными плывущими гранатовыми пятнами.