Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

Ведь верно. Разве не были редкостью во времена неолита добротные нуклеусы? Сутками бродил пещерный человек по каменистым осыпям, высматривая ладный, без трещин, ловкий в руке кремень. Найдя, ликуя нес его в пещеру, где, усевшись на корточки, начинал бить и обжимать, отделяя прозрачные остроконечные серпики — будущие ножи и скребла.

Древние египтяне гонялись за благовониями, привезенными из таинственной страны Пунт, а жители великого Двуречья за крупицами золота из не менее загадочного Дильмуна.

Суровые римляне не могли представить себе выезда колеснице без финикийского пурпурного плаща, а за особо престижные, в виде львиных голов, застежки на котурнах даже спесивые сенаторы готовы были отдать любимую рабыню.

А средние века? Вот когда расцвело пышным цветом людское честолюбие! Стоило вечному скитальцу Колумбу привезти из Западной Индии кисет с желтым, дающим обильный дым зельем, как вошло в моду глотать этот дым и начали тайком из-под полы перепродавать друг другу ловкие молодые люди в дворцовых закоулках Прадо и Пале-Рояля недокуренные охнарики и кисеты с табаком.

И кто знает, не был ли дефицитом на благословенных островах Океании хороший раковинный нож для операции, которой сопровождался обряд посвящения мальчиков в мужчин? И уж конечно всегда редкостью там были перья райских птиц, которые привозили мореплаватели с мрачного гористого острова, лежащего в стороне солнечного захода. Увы! Кто знает, может, дефицит, как категория особого универсального свойства, проник уже даже за многометровые бетонные стены синхрофазотронов, и там, отведя в сторонку друга, один человек в белом халате уже говорит другому:

«Мюмезон, на недельку, Петя, до воскресенья. Ей-богу, отдам!» Вот какие мысли поневоле лезли в голову Пухову.

Придя домой, Павел Илларионович сделал по холостяцкой привычке яичницу-глазунью, посыпал ее пищащим под ножом луком и, прежде чем сесть за стол, включил телевизор.

Глазунья растекалась с вилки, вкрадчиво бормотал на газовой горелке чайник, через приоткрытую дверь из комнаты доносился уверенный голос диктора, рассказывающего про очередной конгресс тред-юнионов в Блекпуле. Павел Илларионович посочувствовал участникам конгресса, которые никак не могли прийти к соглашению по проекту резолюции, налил себе чаю и хотел было отхлебнуть из стакана, как вдруг услышал, что диктора сменил сотрудник гидрометцентра. Погода всегда интересовала Пухова. Держа стакан двумя пальцами за верхнюю негорячую кромку, он перешел в комнату и удобно расположился против телевизора. Молодой человек на экране, мило улыбнувшись, начал рассказывать, какой вид имеет сегодня наша страна из космоса. Он обратил внимание телезрителей на зловещую, свернутую в спираль белую метелку, сквозь которую на фотографии просвечивала надпись «Хабаровск». Назвав ее тайфуном и разъяснив попутно отличие тайфуна от банального циклона, сотрудник попросил невидимых помощников показать Казахстан и Урал. Там дела, судя по всему, обстояли не так скверно: две большие буквы «В» говорили о том, что здесь установилось высокое давление, а значит, и осадков не ожидается, и температура может удовлетворить самых привередливых.

— К сожалению, погода не балует любителей купаться и загорать на побережье Черного моря, — сказал диктор и изобразил на лице сочувствие. — Мало того, необычно дождливая погода привела к разливу рек и оползням...

При этих словах приятный молодой человек с экрана исчез, а место его занял разлапистый, похожий на осьминога пень, который, помахивая черными корнями-щупальцами и вращаясь, плыл по течению. Белые и зеленые струи, сплетаясь, то уводили пень с экрана, то возвращали его. Потом в кадре понесся мусор — куски досок, ветки, пучки мокрой соломы с крыш; камера отъехала, и стал виден весь поток. Вспененная вода мчала среди затопленных берегов, била в крутой бок горы, выкатывала плоские длинные волны на улицу, расположенную на самом берегу поселка.

Мелкие капли дождя часто и густо падали, вода рябила. Снова показали бок горы, но он почему-то вдруг вздрогнул, качнулись наклоненные над водой ивы, задрожали терновые кусты, росшие на самой крутизне, берег медленно пополз вниз, потом опустился в воду и там начал, судорожно подпрыгивая, распадаться на части, а те, в свою очередь, подобно плотам, устремились вниз по течению.

«Хорошо, что нет жертв, — подумал Павел Илларионович, — берег пустынный, ни домов, ни садов на нем не было. Но где это все происходит, интересно?..»

Как бы отвечая на его мысли, на экране снова появился молодой знаток погоды и печально сообщил, что особенно большой ущерб стихия причинила в районе Вапшавелы. Сообщив это, он в утешение показал кадры зарубежной кинохроники — ураган в штате Флорида, где скорость ветра достигала 250 километров в час И где по воздуху летали не только дощатые бунгало и сараи, но даже и автомобили с людьми.

Выключив телевизор, Пухов сел за письменный стол и, достав из ящика чистый лист бумаги и карандаш, нарисовал ствол дерева. На стволе он написал слово «Степняк», а от него в разные стороны повел ветки. Начальник посошанской милиции разрабатывал версии.

На следующий день утром он, сидя за столом в служебном кабинете, еще раз перечитал акт экспертизы.

После слов, относящихся к человеку, оставившему пятнышко крови, шли слова про птицу, которой при жизни принадлежало перо. На удивление много интересного было сказано наукою и о ней. В первом пункте «порода» лиловой шариковой пастой было написано «леггорн», а во втором «пол» — подчеркнуто «женский». Далее говорилось, что курица была при жизни белого цвета, в возрасте от четырех месяцев до полугода, рост имела пятьдесят сантиметров, ширину стопы — шесть. «Смерть была неестественной».

— Конечно, если тебе отрубили голову, — сказал Пухов, но к акту отнесся совершенно серьезно. «Кое-что уже прояснилось. Надо еще раз допросить жену Степняка». Подумав так, он снял телефонную трубку, отдал распоряжение, и не успела трубка коснуться рычага аппарата, как послышались в ней урчание и стук, после чего раздалось даже что-то вроде пистолетного выстрела. Однако Пухов, услыхав этот выстрел, не нахмурился, а довольно улыбнулся — выстрел значил, что дежурный милиционер отделения уже помчался на мотоцикле в Балочное.

Солнечный луч не успел соскользнуть со стола и еще золотил папку с вытисненными на ней буквами «На подпись», когда снова зазвонил телефон и издалека — слабый, но уверенный голос сообщил:

— Товарищ начальник милиции, докладываю из Балочного, ваше приказание выполнено. Все в порядке, гражданка Зульфия Степняк исчезла.

— То есть как? — подумав, недовольно отозвался Пухов. — Исчезают только существа нематериальные, а Зульфия Степняк человек. Она что, нарушила подписку о невыезде? Собрала вещи и укатила?