В Бирюк - Вляп [СИ]

Шум как-то стихать начал, мой-то… внимание, наконец, обратил, все на нас с Фатимой оборачиваются.

Пора. Работаем.

Семенящей походкой выхожу в центр зала и опускаюсь на колени. Сверху на мне паранджа. Пенёк в мешке. Бубен начинает потихоньку рокотать. И я встаю-поднимаюсь-разворачиваюсь.

Видели национальный калмыцкий танец в исполнении ансамбля «Танцы народов мира» имени Александрова? Там такой очень интересный сворот-разворот спиральный на одном месте…

Из пенька замшелого в беркута парящего.

Развернулся-поднялся. Ножкой такты отстучал, паранджу — долой. Сперва только спереди. Переднюю часть на спину закинул. Конскому хвосту место сзади, а не перед глазами висеть, мир загораживать. Из полусогнутого, из поклона — широкий мах обеими руками себе за спину. С намёком на прогиб «тонкого девичьего стана в порыве страсти».

Что, ждали личико увидать? А у меня никаб. На глазки мои чёрные полюбуйтесь. Вам и того пока довольно.

И пошло-поехало. Кто спиной сидел, поворачиваться начали. Кто с другой стороны столов — с места вставать. А как я накидку скинул да по-цыгански прошёлся… Типа: «холодец заказывали?».

Чем?! — А красный лифчик? Золотишком увешанный… Влево-вправо покачать. Пульками остроконечными. Ух как торчит-играет!

Плевать, что внутри одни тряпки да ивовые корзинки — зато как со стороны смотрится! Как полный. А уж подмышки мои безволосые увидели… начали бубну подхлопывать. А когда я двух мужиков из толпы выцепил да одному конец пояса дал…

Раскрутился, юбки разматывая, до другого. И ему — другой конец. Они дёргают, я туда-сюда перекручиваюсь, с меня на каждом проходе очередная юбка слетает. И не кончаются. А они все рты пораззявили. Будто новое чего увидеть собираются.

Увидели. Шортики дутые, штанинки муслиновые.

Ляжки мои тощие нравятся? — Смотрите-любуйтесь. За «посмотреть» — денег не берём. Под муслином только и видно, что есть что-то. Беленькое, стройненькое, туда-сюда порхающее. А тощие или нет — на усмотрение воображения. Ваших, самцы киевские, фантазий и предпочтений.

И звон колокольцев, которые у меня во всех местах прицеплены-подвешены. И — пошёл «танец живота». С притопом, с поворотом. С демонстрацией «нежно дрожащего пупка». Не девичьего, правда, ну извините, что имеем — тем и дрожим.

Народ уже ревёт в голос, «порвал зал» — называется. Некоторые, самые дозревшие, на танцплощадку лезут. Ручки растопыривают. Рвутся присоединиться.

Спасибо, не надо. Меня уже пригласили. Не на вальс — на танго. Последнее па — роняние трупика в болото.

Чёрт, как вспомнил — чуть с такта не сбился. Пришлось от «приглашантов» к главному столу на возвышение утанцовывать.

Перед молодыми плясанул, одну руку в бок, другую за голову, на лицо — улыбочку и бёдрами работаю. А зал мою задницу, тряпками обмотанную, видит и ест. Кушает. Глазами.

А я тут, перед главным столом, наяриваю, пошёл поворот влево, на одной ноге, вторая носком в пол бьёт. Побрякушки все — побрякивают, колокольцы все — колоколят.

Один мусульманский улем говорил: «и пусть жены ваши не стучат в пол ногами, дабы не хвастались они украшениями». Раньше как-то связи не улавливал, а теперь дошло — как раз мой случай. Подколенного браслета почти не видно, а звон его хорошо слыхать. Я же ножкой в пол стучу.

Так, полюбовались на мой животик в профиль? Подрожали животиком. На попку в шортиках, линия которой двумя мастерицам сформирована на основании долгих дискуссий? Подрожали попкой.

Сменим ручку-ножку, пошли поворот в обратную сторону исполнять. В середине, как лицом к Хотенею встану, сменим ритм и — «низкопоклонство перед идолом». С раздвинутыми коленями и в полуприсяде. Делаем.

Ух ты, как моего-то разбирает… Аж раскраснелся весь. Что милёнок-господёнок, этакую красу несказанную-ненаглядную и под нож? Как корову старую, яловую. А я ещё и «волну» могу. Ну, как тебе мой «пупок дрожащий, нежным потом увлажнённый»? Засинхронизированный с такой же задницей?

Кажется, хватит. Пора Фатиме бубен остановить, притомился я. Завтра брюшной пресс болеть будет. А пятки уже горят.

Но Фатима не успела остановиться сама. Невеста венчанная, вся в белой фате, не поднимая глаз от стола, руку вскинула.

Бубен замолчал. Зал стихать начал.

Тут она на меня глаза подняла. Господи, пигалица тринадцати лет, ещё детская опухлость с лица не сошла, а смотрит по-взрослому. По-зверячьему смотрит. Я такой ненависти в глазах здесь ещё ни у кого не видел. Смотрит мне в глаза, а говорит Хотенею:

— Господин муж мой венчанный, завтра по утру стану я здесь хозяйкой. И всё в дому этом будет под рукой моей. Так ли?

— Так, жёнушка, так.

— Тогда пусть поутру приведут ко мне эту холопку. Хочу посмотреть — как её плетями обдерут. Со всех сторон. По всем местам. За это непотребство на нашей свадьбе. А после — велю ноги ей поломать. Чтобы была колченогая и впредь непристоинств таких нигде не устраивала. Так, муж мой?

Хотеней как-то замешкался, за спиной ропот по залу прошёлся. И тут вступил Гордей:

— Не, доча, не сразу поутру. Хотеней Ратиборович мне эту девку раньше обещал. Так что, она сперва у меня в дому… попляшет. А уж потом… Если останется чего пороть.

Вот так-то, Ванюша. Была у меня какая-то надежда. Тень надежды. Может, не понял что из подслушанного. Может, не обещал меня Хотеней, или обещал, но не отдаст, отговорится как-то, спрячет…

Поклон в пояс. Рукой до земли. Шаг назад, второй поклон.

Я чуть не свалился с помоста. Спрыгнул, развернулся, народ от меня как-то в стороны, подхватил свои тряпки, по полу разбросанные, и на выход. Скорее к Фатиме, скорее домой, скорее от этих… таксидермистов. Как они мою судьбу при мне же и решали… Не скрываясь, не секретничая… Будто нет меня, будто я — пустое место… Будто баран на привязи — никуда не денется.

А оно так и есть: деваться мне некуда. Холопка же, скотинка двуногая, «зверушка забавная»… Для хозяев жизни.

Фатимы в зале уже не было, она тоже слышала. Убралась подальше.

Я — на выход, и где-то в переходе под лестницей меня слегка плечиком — приподтолкнули, ножку — приподставили, и я сходу — в открытую дверь головой вперёд — влетел.

Чулан, вроде, какой. Дверь за спиной — хлоп. Темно. Мужики какие-то. Один — за руки держит, другой — в штаны ко мне полез. И вообще — пытается во всюда сразу. Живот щупает, к попке прижимается, лифчик сдвинуть норовит, кажется, ещё одновременно и на себе штаны расстёгивает-развязывает…

Шива многорукий. Перегаром несёт. Горячий, потный, липкий.

Не только Фатима слышала про мою судьбу — все. И эта парочка. Вот только что Хотеней с меня свою защиту снял. Я теперь — «ничьих буду». Только минуту назад! А они — уже! Оперативненько… мрази святорусские.