В Бирюк - Приступ [СИ]

Длинный день, начавшийся ещё до полуночи в двух десятках вёрст отсюда за Днепром, наполненный напряжением, физическим и душевным, важными событиями, размышлениями, решениями… постепенно катился к вечеру. Ещё и суток не прошло с того момента, как услыхал я на дороге смех Гапы:

— Штоб вам яйца ко льду приморозило!

А будто из другой жизни, из давно прошедшего.

«День — год кормит» — мудрость крестьянская.

А «день — государство рушит» — мудрость правительственная?

Поднялся Чарджи, заново послали разъезд на север: надо, всё-таки, установить связь с основными силами. Уже имея представление о местности, о возможных путях подхода противника, выдвинули дальние посты. Посмотрел полон. Бабы с княжичем — в одном углу, волынцы, вятшие со слугами — в другом, возчики-киевляне — в третьем. Надо бы баб в жилое место перевести — свежо тут.

Бросились в глаза, в полутьме амбара, белый пуховой платок княгини и спящий, головой на её коленях, мальчишка. Выслушал в пол-уха радостный отчёт Николая: как тут много всякого «вкусного» он нашёл, прибрал, упаковал… Обдумал промелькнувшую мысль. И возможные варианты её реализации. Прогулялся по митрополичьим апартаментам, прикинул-примерился. Велел топить сильнее: за поход все намёрзлись, пусть в тепле ночь проведут.

У двери давешний вестовой.

— Что, добрый молодец, не сменился ещё?

— Никак нет, господин Воевода! Сменщик мой в бане отмокает. Поди, придёт скоро.

— Эт хорошо… Что такое «пригласить» — не забыл ещё?

— Никак нет! Не забыл!

— Ну так пригласи ко мне Великую Княгиню.

В светлице было темновато, душновато и жарковато. Принесённый второй стол, лавки, банная шайка и пара вёдер с водой загромождали помещение. Только перед дверью оставалось ещё пустое пространство. В него, через открывшуюся дверь, наклонившись, чтобы не разбить голову о низкую, как в «Святой Руси» принято, притолоку, неуверенно шагнула женщина в белом пуховом палантине. Замерла у стены.

— Поздорову ли, Агнешка Болеславовна?

Обычная формула вежливого приветствия в нынешних условиях звучала издевательски. Мужа убили на глазах, сына били нагайкой, украшения отобрали, саму полонили… Но на здоровье не жалуюсь.

Она подслеповато, в темноте комнаты, вглядывалась. Потом перевела взгляд на огонёк лампады в «красном углу». На освещаемый лик Спаса. Молчала, будто и не слышала моих слов.

Три реакции человеческих: напасть, убежать, затаиться. Реакции — на опасность. Здесь третья. Не видеть, не слышать, не замечать. Будто и нету. Может, тогда и не…? — Увы, я — уже.

— Сколь же переменчива жизнь человеческая! Вот, только что, на заре утренней, была ты великой княгиней, первой госпожой на всей Святой Руси. И вот, едва пришла заря вечерняя, а ты уже — вдовица убогая, полонянка беззащитная. Всё в руце божьей и ничего не случается мимо промысла его. И кто мы, чтобы спориться с ним? Вот, смотришь ты на лик Спасителя нашего, а он на тебя. Глаза в глаза. Будто спрашивает — хорошо ли ты поняла урок его? Покорствуешь ли судьбе, им предначертанной? Смирилась ли с волей его? С волей Всевышнего. Отдавшей тебя в волю мою, в лапы Зверя Лютого.

Она смотрела на огонёк лампадки неотрывно, не шевелясь. Будто и не слыша суждений моих.

— Да ты христианка ли? Веруешь ли в Господа Бога Иисуса Христа?

— Ве… верую. Во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век: Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с Небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася…

Стандартный вопрос вызвал стандартный, до «от зубов отскакивать» затверженный, ответ: православный «Символ веры». Так школьники в будущих веках услыхав — «дважды два», не задумываясь продолжают — «четыре».

— Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь.

— Аминь. Раздевайся.

Труд по шевелению языка, по управлению губами для произношения автоматически извлекаемых из памяти словесных формул, чуть пробудили её лицо, её сознание. Взгляд медленно переместился на меня. Кажется, она удивилась присутствию ещё кого-то. Кроме неё и бога. Чуть размятые произнесением «Символа» губы смогли равнодушно выдохнуть вопрос:

— Зачем?

— Жарко. Душно. Сомлеешь.

Три типичных реакции на стресс:

— истерика. Вой, плач, резкие бессмысленные движения, сердцебиение, рвота…

— эйфория. Смех (глупый, истерический…), резкие, кажущиеся остроумными, движения («животик надорвал», «упал со смеху»).

— ступор.

Все три легко переходят друг в друга. Все три мне не нужны: я работаю с разумом и душой. С логикой и этикой человека. А не с «мутной пеной» патологических, крайних и «за-крайних» состояний психики. Я хоть и псих, но не психиатр. Извините.

Здесь — ступор. Надо выводить.

Не понимая, кажется, сути: «сомлею — и что? умру — и что?», реагируя лишь на уверенный, сдержанно-утвердительный звук голоса, какими-то, кажется разумными аргументами подтверждающим команду, она стянула с головы свой приметный тёплый белый платок, аккуратно, равномерными неторопливыми движениями, сложила его, поискала глазами куда положить, пристроила на лавку у двери. Обыденным, отработанным за многие годы движением скинула с плеч шубу.

С сомнением посмотрела на сложившуюся на полу меховую кучу. Вроде что-то неправильно. Последние годы сброшенную с плеч тяжёлую одежду подхватывали служанки и сразу аккуратно укладывали на сундуки или лавки. Ну и ладно, сойдёт.

Пробежалась по крупным пуговицам богатой, крытой темным бархатом, душегреи. Принялась стаскивать неудобный, узкий рукав. Уже скинув с одного плеча, вдруг будто очнулась. Вновь удивлённо уставилась на меня, пытаясь вернуть одежду на место, снова попасть в пройму.

— Снимай-снимай.

Она, наконец, заметила меня, услышала. Вдруг резко затрясла головой, суетливо задёргалась, пытаясь попасть рукой. Помочь? — Как бы её от моего участия кондратий не хватил.

— Агнешка…

Не, не реагирует. Для неё в этот момент весь мир — рукав запутавшийся.

Я старательно не шевелился, чтобы не добавлять паники в возню с рукавом. Стоит сделать к ней шаг, просто встать с места, и она начнёт вопить, лезть на стены, рваться, колотиться… Или обделается со страху. А оно мне надо? Здесь насчёт воздуха и так…

Парни нашли бронзовую жаровню. Митрополит — грек, на Руси мёрз постоянно. Предусмотрителен: притащил жаровню из Царьграда и грелся тут. Слуги её раскочегарили, но, видать, не промыли. Вот и идёт посторонний запах. Что-то кипарисовое, вишнёвое, ладан.