В Бирюк - Приступ [СИ]

Опять выть собирается.

Факеншит! Я тут как соловушка во лесочке по весне, в смысле: заливаюсь, а от неё ни слова. Одно только «ы-ы-ы-ы».

— Не ной. Гривна эта — навсегда. Даже будучи снятой, оставляет она след. След невидимый, след несмываемый. Клеймо вечное. Знак хозяйский. Отметина принадлежания. Власти моей. Над тобой, над имением моим. Над телом и душой, над умом и сердцем, в мире дольнем и в мире горнем. Ты отдана мне. Очерчена. Вся, судьбою. Ты отдаёшься мне. Вся, своей волей. Надень.

Ты смотри! Сомневается, не решается.

— Хочешь воле божьей, промыслу Творца предвечного воспротивиться? Гордыню свою смири пред сиянием величия Его. А коли нет… ты меня и своеволием своим позабавишь. Жаль, недолго. Господь — всемилостив, убивает быстро. Потом, правда… муки вечные. Печи адовы — не остывают. А здесь, в мире тварном… Не долго мучилась старушка в высоковольтных проводах…

«Высоковольтные провода» её добили. Она взвизгнула, выхватила у меня из рук ошейник, бестолково начала пристраивать, дёргать за кончики. Едва я поднялся помочь ей, отскочила, плюхнулась на попу.

Замок щёлкнул.

Пауза. Тишина ошеломления. Что дальше? Лицо снова начинает кривиться подступающим плачем.

— Вынь гребни и положи на стол.

Вытащила. Косы… рухнули. Рассыпались, закрывая спину, лицо, тело. Ещё несколько секунд то одна то другая прядь, завиток, локон, следуя бесшумному, невидимому движению своему или соседей, вдруг выскальзывал из общей массы, освобождался, разворачивался, падал в этом… платиновом водопаде.

Я уже говорил, что распустить волосы в присутствии постороннего для замужней женщины здесь — переступить через себя. Отказаться от положения, уважения. Обесчеститься. Стать «падшей». В собственном понимании себя, мира, бога.

— Руки.

Она протянула руки, я, тем временем, стянул с себя рубаху.

Да уж. Ядрён я. А в подмышках… Ур-р-рх…! И рубаха у меня… такая же. Пятьсот вёрст конного марша от последней помойки. Но мне-то… я с дезинфектантами работал, там ещё едучее.

Интересно: в обморок упадёт? От такой концентрации… феромонов. В 18–19 веках аристократка — обязательно. Корсеты — вдох-выдох как штангу таскать. Наши бабы в двадцатом… нашли бы противогаз или побрызгали чем-нибудь, ещё более… феромонистым. Керосином, к примеру. А здесь? — А здесь естественный иммунитет: все нюхательно-чувствительные особи в здешних душегубках, именуемых домами, дохнут в первый год жизни.

Тогда визуально-акустическое воздействие можно усилить вонятельным.

Я стянул протянутые кисти рук рукавами рубахи, аккуратно всунул её голову в вырез ворота, осторожно вытянул наверх «платиновый водопад». Успокаивающе улыбнулся и… накрыл её лицо подолом рубахи. Чуть затянул полотно на шее гайтаном её золотого крестика.

Нормально: край ушка её вижу, накрывающая ухо ткань — одинарная, тонкая. А на лице, на глазах, двойная — лишнего не увидит. Подцепил пальцем за ошейник:

— Поднимайся.

Тяжело, неловко, со связанными перед собой руками, поднялась.

Уххх… Понимаю того парня с картинки в летописи. Как оно всё… «Говорит и показывает».

«Пикник» прав:

Говорит мало: ой, ах. Но как дышит! Показывает…! — Всё. Всесторонне. Но главное: как это всё… чувствуется. Даже жаль того чудака нарисованного: у него под рукой — парадное женское одеяние. Толстое, многослойное, жёсткое от дорогого шитья. А у меня в пальцах… белый шёлк. Белоснежный, нежный, жаркий.

«Что же будет с тобой? — Ой?». А попросить придётся:

— Левую ножку подними, поставь сюда. И пойдём мы с тобой, раба божья и моя, Агнешка, поближе к господу. Вторую. И ещё раз. Восхождение, искупление, испытание, окрещение и сотворение. Руки вперёд вытяни. Хорошо. Закрепляем. Голову опусти. Так и держи. Теперь коленочкой. И вторую. Вот, раба Агнешка, пришло время исповедания твоего. Исповедь есть по-гречески метанойя, «перемена ума». Ныне утром ты, Агнешка, Великая Княгиня, умерла. Ныне вечером ты, Агнешка, рабыня Зверя Лютого, им к жизни новой, к восстанию из мёртвых, воскрешаема. Перемени ум свой, измени мысли свои. Пройди испытания и восприми предначертанное.

Ничего нового, шизофренируем: движение антипсихиатрии в 60-х 20-го века трактовало как метанойю шизофренический психоз, который, по их утверждению, представляет собой перерождение, воскрешение, испытание и возможность обретения человеком своей истинной сущности.

Вот мы сейчас и узнаем. Её истинную сущность. И создадим. Имиджмейкнем.

— Исповедуйся. Явно, громко. Кричи о грехах своих. Пусть господь услышит покаяние твоё. Ну!

Молчит.

Обычно женщины легко и много говорят. Даже более, чем много. Эта — только хнычет. Вот что с женщинами аристократизм-то делает! Совершенно лишает «свободы слова»! Поскольку слово аристократки «имеет значение». За него мужу отвечать. Деньгами, трудами, а то и головой. «Вылетит — не поймаешь», но так нахлебаешься…

Я ущипнул её за бок.

— Ай!

— Хорошо. Я помогу тебе. Подскажу слова. А ты будешь их повторять. Громко, в голос.

Я сжал ей грудь.

— Ой!

Похоже, что на картинке в РИ она реагировала также. Но у меня жанр не изобразительный, а разговорный.

— Не так. Кричи: о-о-о! Ещё! Сильнее! Вторую! Ну! Кричи!

Более всего наши экзерцисы напоминали мне смесь секса гимнастов на брусьях с порнографией акробатов под куполом цирка.

Представьте себе довольно высокий стол. Специально выбирал по всей митрополичьей даче: слабовата здесь мебель, выдержать двух активно двигающихся взрослых людей — редкий сможет. Стол с одной стороны упёрт в стенку светлицы. На столе две нешироких лавки, поставлены параллельно, с небольшим промежутком, тоже торцами с одной стороны упёрты в стенку. На лавках, на широко расставленных коленках, лицом в стену, стоит абсолютно голая Великая Княгиня. В ошейнике, крестике и моей полу-истлевшей от пота рубахе на голове. Руки связаны перед грудью и подняты на стену выше головы. Вязки закреплены одним из моих огрызков, воткнутым в щель между брёвнами. Удобная вещь: их «рога» (вывернутые к клинку усы перекрестия) хорошо держат всё, что в них попало.

Руки — на стене, вытянуты вверх. Потому что я давлю ей на холку, заставляю держать голову низко. И тяну за волосы, как за поводья, чтобы лицо смотрело вперёд. В душник, в дырку в стенке. Который я только что, когда мы сюда взгромоздились, открыл.

Кляты митрополиты! Высоко душники прорезали! Так, что я, стоя на столе, не могу выпрямиться. Был вариант разместить даму иначе. Но тогда я уже недоставал. Нет, не до душника, если вы так подумали.

Геометрия, итить её циркулем! Её лицо должно находиться перед дыркой в стене, а другая… дырка — не в стене, если вы так подумали — должна находиться ещё выше. Поскольку… у женщины есть собственная геометрия. Включающая, в частности, довольно обширные ягодицы. Безусловно, очень привлекательные. Ну очень! Но… дистанцируют. Заставляя позиционировать.