В Бирюк - Приступ [СИ]

С Польшей чуть замысловатее. Ломоносов объявляет сарматов предками славян. Всех. Что пан, что хлоп — одного корня.

Сталин как-то говорил, что Россия не воюет с немецким народом, что немцы — первая жертва Гитлера, немецкого нацизма. Первая жертва «сарматизма», нацизма польского — сам польский народ. Многовековая жертва.

Буду в Польше — пришибу этого Кадлубека. Или — нет. Не идеи движут миром, наоборот: мир схавывает то, чего он жадно алкает. Разные словеса висят в воздухе постоянно, но становятся силой, «овладевают массами», только тогда, когда именно эти идеи стали желаемы, потребны.

Пришибу одного — будет другой. Возможно, не столь литературно изысканный. Тот же «сарматизм», только более вульгарный.

«Тут не Винцента менять надо, тут вся система прогнила».

Но что же так «вонько сдохло» нынче в Польше, что запустило процесс, который будет отравлять «духовную среду» и 20 веке?

Кадлубек? Ты ж его знаешь, девочка: Винцентий Богуславовович Магистр. Прозвище «Кадлубек» пристало в РИ к нему позже, посмертно.

Через пару лет судьба свела меня с князем Казимежем. «Берестечковое сидение». В свите епископа краковского был молодой, чуть за двадцать, монах-цистерианец. Он только что вернулся из Болоньи, отчего и получил прозвище «Магистр». По диплому своему: «магистр свободных наук».

Меня, в юности первой жизни, частенько называли «Профессор» или «Доцент». Человек со сходным по смыслу прозвищем, не мог не обратить на себя моего внимания. Он, и в правду, был неглуп и хорошо образован. Сыпал латынью, цитировал отцов церкви, понимал греческий, владел немецким… белое одеяние с чёрным скапулярием, чёрным капюшоном и чёрным шерстяным поясом. «Брат» Бернарда Клервосского.

Я посчитал, что идеи Неистового Бернарда, выраженные в булле римского папы как Tod oder Taufe (уничтожить или обратить), направленные против европейских язычников, полезно знать. Пригласил Винцентия прочитать курс лекций в Муроме.

Он был потрясён размером, богатством, разнообразием нашей страны. Поступил ко мне в службу. Его чёрный фартук (скапулярий) вызывал доверие у католиков, ряд миссий, в Сицилии, Апулии и Тунисе, например, были весьма важны.

Позже он увлёкся разбором архивов, хрониками, сочинительством. Его трактат «Небо славян», в котором он, цитатами из «Ветхого Завета» и трудов отцов церкви, обосновывает славянство первых людей (Ева — ляшка, Адам — вятич) и доказывает, что исторической прародиной славян является «Седьмое небо», а конкретно — пыль у правой передней ножки престола господнего, довольно известен. Винцента называют основателем панславянизма.

Как оно мне? — Ну, есть же у нас пантуркизм, панугрофиннизм, пангрекизм, пандревнеримлянизм… Давим помаленьку, чтобы от дела не отвлекали. Коли у нас «двунадесять языков под одной шапкой», то таким панам место в Пустоозёрске. Серьёзные-то люди семью кормят, страну строят. Им «панство» без надобности.

Агнешка вырубилась, едва коснувшись щекой подушки. Ещё бы: сутки такой насыщенности бывает раз в жизни, да и далеко не во всякой. А она хорошо смотрится. В митрополичьей постели. Под этим атласным красным одеялом… на белых пуховых подушках…

Стоп, Ваня. Если ты продолжишь, то по утру тебя ветер на ходу колыхать будет.

Сходил, погулял по двору. Нашёл подручного Ноготка.

Толстячок у него такой работает. Совершенно глупая, круглая, розовая мордашка. С невинными голубыми глазками. Однажды в Передуновке, когда мы поташ со стеарином делать начинали, он этими глазками рыдал и плакал. Я тогда на простецкий вид его повёлся, и сам запаха до слёз хватанул.

В этой, розово-поросячьей голове, имеются весьма неплохие мозги. Когда данный факт доходит до допрашиваемых, часто оказывается уже поздно — только «колоться по полной».

Промыл парню мозги: запугал дополнительно.

— Всё что ты узнаешь — смерть. Во сне, сдуру, спьяну, на исповеди вспомнил — сдох. Болезненно. Записи показал, потерял, не доглядел… яма кладбищенская — главная мечта о лучшем будущем.

И разбудил Крысю. Здоровая, дебелая дама, со сна начала ругаться. Потом вспомнила где она. И окончательно проснулась, когда я, заведя её в каморку к толстячку, объяснил:

— Ты расскажешь ему. Всё. Под запись. С пира по поводу победы над галичанами на Сане, начиная. Подробненько. Что ели-пили. Кто что сказал, кто где стоял, кто что знал. Попов-исповедников не забудь. Где ты мальчонку нашла, кто мать, кто отец, во что завёрнут был, сколько заплатила. Всё. Поняла?

При первых моих словах она вскинулась. Типа: нет, не была, не привлекалась, не состояла… Потом, уловив некоторые детали, почерпнутые мною из нынешнего разговора с Агнешкой, поняла. И сразу начала торговаться:

— Ишь ты, Крыся нужна стала. А что я с этого буду иметь?

— Немного. Мелочь мелкую. Жизнь твою. Здешний управитель мелочью такой побрезговал — вон, на забор перевесили, утром закопают.

— Кормилицу самой Великой Княгини?! Не посмеешь!

— Не посмею? Я? «Зверь Лютый»?

Поморгала своими, заплывшими от жира, белесыми глазками…

— А, ладно. Вели пива принести. А лучше вина красного. Я видала, тут есть. Горло сохнет.

Велел. Кажется, и у этой исповедь пошла. «Перемены ума» тут не случится, но для закрепления факта должно хватить. Позже и Агнешка под запись даст. Э-э-э… Не то что вы подумали — показания. Может, даже, под присягой в присутствии авторитетных, заслуживающих доверия, свидетелей.

Я не знаю кто и насколько в курсе. Думаю, что и посадник Якун в Новгороде, и братья на Волыне, и сам Подкидыш… подозревают. Но не знают. В РИ они узнали через 13 лет. Роман был уже тридцатилетним мужчиной, славным боевым князем, сидел в собственном уделе. И то — удержался только с помощью иностранной интервенции. Если сейчас на него надавить… Организовать признание Агнешки я могу громко и доказательно… Подкидышу придётся с Новгорода уйти.

Похоже, что сегодня Агнешка не только паре сотен киевлян своими страстными криками жизни спасла, но и тихим постельным разговором — тысячи жизней новгородцев и суздальцев. Дела-то тамошние всё равно решать придётся.

Обошёл посты. Я, таки, прав: ребята показали две цепочки свежих следов из усадьбы в сторону Белгородской дороги.

— Ушли — мы и не видели кто. По следам — из местных. Велено было не препятствовать. Прикажешь догнать, господин Воевода?

— Нет. Больше — не выпускать.

Завтра в Киеве будут языками звонить. Об «измене Агнешкиной». Это-то хорошо, но «перескоки» расскажут и о моём отряде. Численность, вооружение, местоположение… Как я уже переживал: если «первосортная тысяча» сюда приедет… или даже пол-тысячи…