В Бирюк - Приступ [СИ]

Проблема с раздачей боярства решилась сама собой. Точнее — Боголюбским. Совершенно неожиданным для меня образом. Впрочем, что Андрей — завзятый инноватор, я уже… По возвращению во Всеволжск я вполне законно «надевал на…» — в смысле: шапки, и «вводил в…» — в смысле: в достоинство. Агафья оказалась снова первой. Первой на Руси женщиной, которая стала боярыней не по мужу, а сама.

Я ожидал возвращения разведчиков часа через два после рассвета, но едва дошёл до порога опочивальни, едва в сумраке лампадки вновь увидел разметавшуюся по митрополичьей постели в неспокойном сне мою свеже-сделанную рабыню, «тёлочку двуногую царских кровей», как услышал вопль вестового:

— Господине! - мгновенно захлебнувшийся при виде отрывающегося от порога зрелища и перешедший в шёпот: — На постах гомонят, факела светят.

Пришлось вернуться к трудовым будням.

Резервная группа из отдыхающей смены караула выдвинулась к месту нарушения. Тревоги мы не объявляли, но, с немалым удовольствием, я наблюдал, как отдохнувшие и отоспавшиеся бойцы и младшие командиры самостоятельно привели себя в состояние «готовности к объявлению готовности».

Факеншит! Что непонятно?! Вы ж знаете:

— Через два часа будет объявлена внезапная тревога! Всем спать! В сапогах.

Во двор въехала довольно многочисленная группа: моя разведка и с десяток чужих. Одного я вспомнил: из тех гридней в охране Боголюбского, которые как-то пытались меня арестовать по его приказу. Репрессий за проявленную тогда охранниками разумность Андрей не устраивал. Дядя, похоже, на повышение пошёл.

— Десятник князя Суждальского Андрея Юрьевича. Дякой прозываюсь. Велено передать на словах: Приезжай.

— И всё?

— Ну. Одно слово.

Боголюбский. Его «кавалерийский» стиль. В седле грамотки сочинять времени нет. Зачем, почему… Команду получил? — Исполняй. Чего тут думать?

— Давно трапезничали? Накормить воинов.

— Не… нам назад велено спешно…

— А я тебе не разносолы да постель пуховую предлагаю. Накоротке, чем бог послал. Да и коням отдохнуть надо.

Дяка покрутил головой, никак не решась, и услышал звонкий голос Гапы от поварни:

— Эй, Воевода, так шти греть? Или ветчиной монастырской перекусите?

Молящие глаза его бойцов, враз размечтавшихся о «монастырской ветчине», окончательно добили Дяку.

— Ага. Но токо… чтоб не долго.

Что значит «недолго»? Пива монастырского попробовать надо? Все шесть сортов? Ладно пиво — монастыри на «Святой Руси» есть, может, ещё когда доведётся. А вот вино, митрополиту привезённое, с самого патриаршего виноградника, это — «в жизни раз бывает». И вовсе не во всякого гридня жизни.

За полчаса «перекуса» успел и с разведчиками потолковать: что видели, и с Дякой парой слов перекинуться. Охрима с командой собрать, князьям подарочек к седлу приторочить…

Ночью ехали — пара вышгородских в команде, дороги здешние хорошо знают. Войско союзников-князей наконец-то сдвинулось: вдоль стен посланы отряды перекрыть пути из города. Ночью, внезапным налётом, заняты северо-западные предместья: Коптев конец, Гончары, Кожемяки…

— Подол, вроде, не трогали. Посылали, слышал, дружину в Печеры. Да-а… А правду твои говорят, Воевода, что ты Великому Князю голову ссёк?

— Правду, Дяка. Вот, в торбе у седла едет.

— Да-а… Не слыхивал такого прежде. Чтобы хоть кто в одиночку Великого Князя завалил. Видать, сильно щастит тебе Богородица.

— Царица Небесная абы кого платом своим не покроет. Ладно, просьба у меня к тебе. Сам видишь: робята мои и годами молоды, и одеты непривычно.

— Эт да. Безбороды да бедноваты. И лицы босы, и узды голы. Ты б им хоть доспех какой дал. А то порежут всех, в серьмяге-то застиранной.

Простое светло-серое полотно на кафтанах моих гридней, принятое у нас для зимней формы одежды, воспринимается русскими людьми как застиранные, заношенные от бедности, рубахи смердов. Что кафтан — трехслойка, со стороны не понять, только знающему человеку, которому известно куда и на что смотреть.

Отсутствие висюлек, накладок на узде, седле — однозначно определяется как бедность, серость. Соответственно: «деревеньщина-посельщина». Глупая и небоеспособная. Пнул, чтобы под ногами не толклись, и дальше пошёл.

— Шапки ваши… чудны сильно. Не по уму пошиты — ухи голые, маковки высокие. Мечи-то длины, да худы. Поди, с одного удара позагнутся.

— Почему?

— Дык… был бы меч хорош — были б и ножны изукрашены. А то… Рукоять-то… плетена хитро, а в руку не взять. Про тя, Воевода, сказывали, что ты богат сильно. А я гляжу — твоего богачества только на остроги и хватило. Таки звёздчаты один сын Андреев ездиет. А ты своим всем… Не по чину. И не по уму: наши-то остроги куда как лучьшее да прощее.

— А про коней что скажешь?

— Кони-то… Добрые кони. Наши-то получше. Но и твои добрые. Однако ж молодяты твои за конями ходить не умеют, оголодали кони-то, поизбились, истощилися. Ты б своих-то… ну… уму-разуму поучил. Хотя…

— Чего «хотя»?

— Дык… не в обиду будь сказано, но ты, видать, и сам… За своим конюхом доглядеть не можешь. У тя и твой-то конь…

Вот оценка моего воинства опытным, неглупым — Боголюбский в десятники дураков не ставит, доброжелательным русским гриднем. Сложный эфес палаша, например, воспринимается как глупое и вредное позёрство. Поскольку «его в руку не взять» — не обхватить пальцами в кулаке. А какая иная может быть реакция профессионала при беглом взгляде со стороны, когда здесь ничего сложнее сабельной дужки не видали? Человек видит то, что он ожидает увидеть.

Нет, потом-то, посмотрев в бою, покрутив в руках, примерив и проверив…

Вывод? — Первый враг умрёт от презрения. К бедности да «вшивости». Второй — от непонимания. А уж третий-четвёртый — от превосходства оружия и выучки.

Насчёт коней он прав. Коней после спешного марша надо недели две в форму приводить. Но полевая, конная битва нам пока не грозит.

Оценка понятна. Теперь просьба:

— Всё ты внятно рассказал, Дяка. Пожалуй, и другие в княжьем войске тако ж думать будут. Так что, ты обскажи там своим. Чтобы не трогали моих, не задевали.

— Сказать-то — дело не хитрое, да только…

— Потому как мои выучены на худое слова не отвечать. А на щипок-пинок — бить. В силу.

— Дык вели, чтобы не били. Чтоб вели себя как и положено молодшим.

— Неукам сопливым?

— Ну, вроде. Старших слушать, за науку благодарить, кланяться. Ни чё, с поклона не переломятся, от спасибо не надорвутся. А и съездит муж добр по шее, так на пользу, в научение.

— Вот и я про то. Моим людям, Дяка, кланяться дозволено только иконе, могиле да родной матушке. За иному кому — наказание. А ваши, по обычаю своему, посчитают дерзостью, гордыней. Начнут заставлять да нагинать.