В Бирюк - Чума [СИ]

Здесь не Афины с мягким средиземноморским климатом. Не стотысячный город, вынужденно объединённый общей бедой. К заражённому кочевью никто не подойдёт. Всякие христианские глупости типа ухода за прокажёнными, омывания язвенных, пляски безногих и прозрение безглазых… мать Тереза, сёстры милосердия…

Здесь — родовая этика. Род — един. Он процветает — целиком. И вымирает — целиком. Главное правило — единство своих. Помогай своим. «Свои» — в становище твоего рода. Только. В соседнем — не свои. Разной степени этого «не».

При виде чёрного флага над юртами соседей, у нормального человека, после естественной тревоги, искреннего сочувствия, печали от утраты знакомцев, проскакивает такая… прагматичная мыслишка:

— Вымрут. Бедненькие. А майно останется. Скот разбредётся. Может, уже собирать их отары? В степи у источников ссор не будет, места стоянок опустеют… пастбища освободятся.

Ничего личного. Просто жизнь. В которой главное — еда. У которых главное было другое — потомства не оставили.

Хомнутые сапиенсом произошли от обезьян. Не от всяких, а конкретно от падальщиков. Произошли. Но процесс этот не завершён.

Эпидемия не пошла на север: буртасы и суваши рабов не покупают. Булгары в обычное время, может и купили бы, но из-за завинчивания налогового пресса, нынче и от своих избавляются. А вот на юг…

Волга вниз от Луки и все её притоки понесли возбудителей инфекции. А как иначе? Изолированный бетонный накопитель для фекалий возле каждой юрты, регулярно посыпаемый хлорной известью? О чём вы?

Палочка живёт в воде две недели, в почве — четыре. При этом смывается в воду. Которая — «Волга впадает в Каспийское море» — отправляется в Саксин. Где далеко не все имеют колодцы. Туда же идёт перепродажа рабов. Вместе с вещицами из вымерших половецких становищ.

В Саксине — мор.

Моя тамошняя команда не пострадала: Афоня усвоил, что воду надо кипятить, новых рабов ему не надо. В Саксине живёт около десятка «меньшинств» — разных «не-титульных» религиозных общин. Они сразу «закрылись». А вот по посадам ударило. Скученность населения, вода из реки, отсутствие канализации…

По счастью, пришла зима.

«Усатым палкам» не смертельно: выживают 60 дней во льду. Правда, не размножаются. Ждут весны.

Прошедшие осенью дожди, потом таяние снега, половодье — сделали то, что люди делать не умеют: канализация, смыв возбудителя. В Каспийской воде возбудитель дохнет.

Что общего между проводкой расшивы по Нижней Волге и брюшнотифозной палочкой в мочевом пузыре прачки? Ничего? — Это зависит от вас. От ваших знаний, соображения. Мир — един. Найди в нём связи, примени их. К своей пользе. Это — вечная задача. Не только в попадизме.

— Что-то, Точильщик, вид у тебя сильно довольный. Как у кошки, которая до крынки со сметаной добралась. Рассказывай.

— Тут дело такое… «Тифозная Мэри» сработала. Даже больше, чем мы предполагали. Двух зайчишек — одной стрелой. Трёх: кыпчаки на правом берегу, башкорты на левом, и в Саксине «козёл в халате» — копыта откинул. Новый, вроде, разумнее.

Точильщик довольный ушёл. Я почесал затылок. Как-то мне такое… Ну и ладно, весной синепарусный «Кон-Тики» пойдёт без проблем, ни слева, ни справа серьёзных сил не соберут. Степняки разбежались. Те, кто не вымер.

Проредили. Может, поумнеют?

Куда делась эта женщина, «Тифозная Мэри» — не знаю. Искали, спрашивали, не нашли. В таких катастрофах бесследно пропадают и знатные, вятшие люди. А уж кухонная, недавно взятая рабыня… Без родовых связей, друзей, соседей… Безымянный прах в Степи. Даже имени её никто вспомнить не мог.

Вернее всего умерла. Точно — не от брюшного тифа. Тут у неё прочнейшая защита — иммунитет. Но есть неизбежные спутники морового поветрия: голод и холод… От них иммунитетов нет. Ещё в конце зимы к ослабевшим становищам приходят из степи голодные волки… Выжившие в смертельной болезни не всегда радуются своей удаче.

У меня есть моё «хорошо». Например: защита от брюшного тифа. Меня, тебя, других. Это — прогресс. «Прогресс есть удаление от смертельных опасностей».

Я — удаляю. Людей. От смертельной опасности в форме брюшнотифозной палочки.

Для прогресса нужны ресурсы. Я не требую их от тебя, у меня — «всё есть». Из, например, торговли. От тебя ничего не надо. Только не мешай. Не мешай мне делать себе, тебе, твоим детям средство защиты от смерти в бреду «пятнистой горячки».

У тебя есть твоё «хорошо» — хабар, полон, бакшиш… шёлковая занавесочка, серебряные решты, шитый золотом халат… Ради своего «хорошо» ты мешаешь мне делать моё «хорошо». Твоя «свобода размахивать руками» закончилась у кончика моего носа. Но ты лезешь своими ручонками с саблей дальше, к моему горлу, в мой карман.

«Конфликт ценностей».

Так вот: тебя не будет. И не важно кто ты: «непокоренный» башкорт, «степной таракан» кыпчак или «чёрный клобук» огуз. Или ещё кто. Я иду своей дорогой. И убираю с неё помехи. Как торил пути на Руси Илья Муромец, строя мосты, выбивая разбойников, хоть бы и «соловьёв».

Я понимаю твою родовую честь, твоё племенное мышление. Я тебе никто. Не кулан, не журавль. Чужак, мусор. Я уважаю твоё мнение. И возвращаю его тебе. Ты — мусор. Тебя надо смести. Ничего личного, просто жизнь. И твоя смерть.

«Твоя» — не потому, что я лучше. Просто я могу принести тебе твою смерть, а ты мне — нет. Если бы ты мог — ты бы меня убил. Не смог.

У тебя был выбор. «Тройник исходов», «Каловая комбинаторика». Если бы ты понял — выбрал бы осознанно. Как Куджа. Ты — не понял. Твоё понимание — твоя забота. Не понял — помер.

Ты — ошибся. Ты шёл к этой ошибке всю свою жизнь. И жизни семи поколений твоих предков. Твои родители — добрые, милые, славные люди — учили тебя «правде». «Первобытному мышлению». Как учили их самих, как учили всех в твоём народе. Пели песни и эпосы, сказывали былины и сказки. Давали образцы для подражания и стереотипы поведения. В которых твой народ — всегда прав.

«Лемминги не могут ошибаться. Ибо их много».

Особенно — твои «лемминги», родные.

Тебя не научили думать самому. «Все — как один». «Мы — вместе».

Это — здорово, это — приятно. Когда твой бий, выражая волю народа, пошёл грабить трусливых купчишек на синепарусной лодеище, ты тоже пошёл. Со всеми. В восторге. Трепеща от предвкушения новых красивых вещей, великих подвигов, сопричастности к воинскому братству, к народному единению. Тебя не гнали, ты — сам. Добровольно. Стадно. С радостью.

Ты — не виноват. Тебя не научили. Думать.

Ничьё — твоё. Незащищаемое — твоё. У слабого, у чужака — отбери, твоё. А разве бывает иначе? Так поступали великие предки, об этом поют акыны, таково воля богов.

Ты, и сотни таких же, молодых, сильных, храбрых… отправились за подвигами, славой, богатством… Грабить. И повстречались с «усатыми палками».