Михаил Шаламов - Серая хризантема [Фантастические повести и рассказы]

Тяжелая стрела бесшумно впилась в выпуклый стрекозиный глаз одной из фигур. Впилась, покачнулась и выпала. И уже там, внизу, воткнулась в лунную дорожку на воде и осталась торчать, чуть подрагивая. Гуннар отбросил лук. Действительно боги. Жалко, что чужие! Хотелось бы ему вот так, с глазу на глаз, встретиться с Христом или Одином.

А боги стояли молча и чего-то ждали от скальда. Уродливые тролли на их плечах молча скалили свои безгубые и беззубые рты в дьявольской усмешке. Потом тихий голос раздался в ушах Гуннара:

— Подойди и слушай!..

Скальду стало страшно, впервые за эти долгие мгновения. Сжав в кулаке рукоятку костяного кинжала, он спрыгнул за борт и, скользя по гладкой тверди вод, встал перед богами.

И тут мир погас. Упругая тьма обвила коконом их троих, и не было больше ни моря, ни неба, ни корабля.

— Подойди и слушай! — Голос богов не колебал густого воздуха. — Ты прав. Мы — не твои боги. Мы пришли низвергнуть асов [12] Асы — боги скандинавов. .

Прежде, чем Волк светило сгубит, дочь породит оно; боги умрут, и дорогою матери дева последует.

Ольга вышла на крыльцо продышаться после пропитанной табачным дымом комнаты.

— Я на минутку, — сказала она ребятам. А теперь хотелось задержаться на улице, посреди наполненной смолистым запахом июньской ночи. Но неудобно. Они там, за стенкой, ждут. Впрочем, она и отсюда хорошо слышит вечно простуженный голос Толика Субботина, леспромхозовского плотника. С диким самозабвением он поет:

— И странно, и страшно, и приятно мне. Я снами пленен необъятными, с бесчислием лиц и сцен. Когда потухаю во взоре я, встает предо мною история и предков предлинная цепь…

«Вот выдумал, — „потухаю во взоре“! — сердилась Ольга. — За такие выражения гнать надо из поэзии немедленно! И вообще, что за казенный стиль?!»

А Толик тем временем продолжал, и Ольга представила, как он поет там, за освещенным окном, и клонит набок, к грифу гитары, тонкую шею с большим кадыком.

— …Вот снятся мне степи холмистые, повозки, ползущие издали, — кочевника утлый приют. Да здравствуют скифы! Мне кажется, что там, среди лиц примелькавшихся, в одном я себя узнаю… То кажется, будто ремесленник, мой предок, готовит месиво из глины для братин и чаш. А в случае осаждения на стенах ведет сражение, профессии воина учась…

И этот куплет Ольгу огорчал. Все-таки плохая песня у Толика получилась. А ведь у него есть и лучше. И у других сельчан нет-нет да и появляется теперь желание сложить песню или просто взять в библиотеке книжку хороших стихов.

Два года назад Ольгу распределили в этот богом забытый медвежий угол. И не раз она локти кусала, что не выскочила заблаговременно замуж, как большинство подружек, счастливо избежавших распределения, прогнала от себя в последний момент ухажера Витюню, лаборанта с кафедры научного атеизма. А он потом припомнил ей свой позор. Но все-таки хорошо, что не сдалась!

— …А вот и татарская конница, на запад волною клонится. У каждого свой удел. Скуластые, узкоглазые, на трупах победу празднуют. Ужель мои предки здесь?..

«Да, какая только кровь не течет в жилах русского человека, — подумала Ольга, — с какими только племенами не переплетала История судьбу великого народа. И там, за освещенным окном, ждут ее возвращения русские, манси, башкиры, татарин и даже украинец, бог ведает какими ветрами закинутый в эти края с карпатских предгорий. А ведь всего-то в творческом кружке — девять человек!» — Ольга представила их лица: влюбленный взгляд Эли Мунзуковой, которым она сверлит Толика, деликатнейшего счетовода Фарита Гаптукаевича, вечный жизнерадостный оскал завклубом Славки, сивые усы шофера Марченки и набившую оскомину серьезность комсорга Саввы, который стихов не пишет, да и чужих не читает, но посещать «культурные мероприятия» считает для себя делом обязательным.

— …То мнится, что род мой из викингов. Ладьи через воды великие летят на разбой…

«Все! Хватит», — решила она и шагнула в сени, объявшие ее терпким ароматом привядающей блошницы и мяты. Сквозь непритворенную дверь в избе она уже видела край стола и могучую фигуру Павло Ивановича, перечеркнутую плывущим грифом Толиковой гитары. Марченко всегда садился рядом с гитаристом, внимательно слушал и нещадно драл себя за усы. Ольге всегда было жаль этих роскошных усов, страдавших за поэзию.

Она протянула руку, чтобы открыть дверь, но что-то мягко оттолкнуло ее пальцы, и Ольга поняла, что стоит в абсолютной темноте, со всех сторон окутавшей ее, словно скорлупа огромного яйца, снесенного черным лебедем Стикса.

Но вот тьма посерела, оставаясь тем не менее такой же плотной, и навстречу Ольге шагнуло Существо. Ольга закричала, и никто не откликнулся на ее крик.

— Сядь и слушай, — прозвучало в ее мозгу. Бесстрастный взгляд выпуклых фасеточных глаз заставил ее замолчать и подчиниться. Ольга, не отрывая зрачков от нечеловеческого лица, пошарила рукой и, нащупав что-то вроде пенька, села. Теперь Существо высилось над ней безжизненной статуей черного дерева.

— Мы пришли вылечить ваш мир! — Голос был мертв и бесстрастен.

Ольга смотрела на черную фигуру непонимающе, скорее предчувствуя, а не видя еще странное копошение в большой красной розетке на груди Существа, и замирала в ожидании ужасного.

— …Да, вылечить! Ваш мир давно и безнадежно болен жестокостью и насилием. И есть лишь один способ закрыть путь инфекции, которая может распространиться отсюда по всей Вселенной, — удалить с планеты главного ее носителя. Человека.

Еще не успев осмыслить услышанное, Ольга широко распахнула глаза. Из алой розетки на матовом панцире пришельца высунулись синяя жабья морда и тонкие трехпалые лапки, которые уперлись в грудь Существа, выдавливая наружу тщедушное голое тельце.

Ольга снова вскрикнула и, закрыв лицо руками, метнулась из кокона. С минуту она, как муха, билась о податливую сталь преграды, а когда смирилась и вернулась на место, синей твари поблизости уже не было.

— Садись и слушай, — так же бесстрастно повторил незнакомец. — Мы прилетели сюда недавно. Но прошлое подвластно нам, и, чтобы исследовать вашу Историю, чтобы понять всю опасность Человека для Вселенной, нам не потребовалось слишком больших сроков. Мы заглянули в ваше прошлое и повсюду во все времена и у всех народов Земли видели главное. Жестокость. Ваш мир слеплен из крови. Человечество готово стать космической расой, а это значит, что злоба и насилие, которые оно несет в себе, выплеснутся на мирные звездные народы. Вы — носители опасной инфекции. Мы не можем позволить вам существовать.

— Какая ерунда! — тихо сказала Ольга. — Что вы о нас знаете?!

— Мы знаем о вас все. Скоро ты уже не посмеешь со мной не согласиться!..