Генри Олди - Один плюс один

От тоски неясной млею, как овца худая, блею,
Сам себя, дурак, жалею, сам себя гоню бегом,

Сам болезнями болею, сам в гробу тихонько тлею,
Белыми костьми белею… Сам — и другом, и врагом,

Сам и птицей, и стрелою, и пожаром, и золою,
Долей доброю и злою, желтой осенью жнивья,

Сам — и нитью, и иглою, легкой стружкой под пилою,
Круглым блюдом с пастилою и изюмом по краям.

Что же, все мои невзгоды — тоже я? Капризы моды
Или шалости природы — я, и только? Только я?!

Оглянулся — где вы, годы? Глянул вдаль — не вижу коды.
Отмахнулся — хворей кодлы, будто стаи воронья,

Улетают с хриплым ором, черной тучею над бором…
Думал — поздно. Думал — скоро. Оказалось — ни фига!

Прими моленья, небосвод, гляди — в пыли влачусь,
Подбрось поленья, небосвод, гляди — в пыли влачусь,

Пускай сгорю в твоем огне, от дыма прокопчусь,
Ты — царь, я — пленник, небосвод, гляди — в пыли влачусь!

Даруй мне гибельный пожар, гляди — в пыли влачусь,
Даруй мне лезвие ножа, гляди — в пыли влачусь,

Отдай меня моим врагам и в руки палачу,
Когда-то я от них сбежал, теперь в пыли влачусь…

Приди на помощь, грозный рок, гляди — в пыли влачусь,
Отмерь мне день, отмерь мне срок, гляди — в пыли влачусь,

От боя я не уклонюсь, покоя не хочу,
Отмерь мне тысячу дорог — в доспехи облачусь!

Пади грозою, небосвод, гляди — влачусь в пыли,
Казни слезою, небосвод, гляди — влачусь в пыли,

Забрось меня в кромешный ад, сотри с лица земли,
Отдай на злое волшебство, гляди — влачусь в пыли!

Горевшему легко ли тлеть? Гляди — влачусь в пыли.
Презревшему сладка ли плеть? Гляди — влачусь в пыли.

«Да он гордыней обуян!» — хихикают врали. —
На плешь ему набрось-ка сеть! И камнем — целься! Пли!»

Завистников мне, не вралей! Гляди — влачусь в пыли.
Огня мне на душу пролей! Гляди — влачусь в пыли.

От входа в тесный мавзолей страж-камень отвали,
Верни простор родных полей, гляди — влачусь в пыли!

Верни мне милость, небосвод — в пыли влачусь, гляди,
Мне битва снилась, небосвод — в пыли влачусь, гляди,

Я утром встал, а битвы нет, и сердца нет в груди,
И никого, и ничего — в пыли влачусь, гляди!

Низвергнутому с вышины — в пыли влачусь, гляди! —
Ни боль, ни раны не страшны — в пыли влачусь, гляди!

Страшусь не бешеной судьбы — бескрылья и тоски,
Виски болят от седины, не излечусь — гляди!

Зачем тебе беда моя? — в пыли влачусь, гляди.
Зачем тебе ничтожный я? — в пыли влачусь, гляди.

Я буду дорог лишь в бою, где копья — впереди,
А сверху — туча воронья. Я в битву мчусь — гляди!

Похвалите меня — я вам горы сверну,
Похулите меня — я вам шеи сверну,

Одолжите мне доброе слово, друзья,
Благодарный должник, я с лихвою верну!

Кто взаймы мне давал — разве я обманул?
Кто со мной враждовал, тот обрел сатану,

Всем сверчкам по шестку, куликам — по болоту,
Этим — мрачный подвал, тем — родную страну.

Я талантлив и мудр (не кричите: «Да ну?»),
Ногти как перламутр (возразишь — прокляну!),

А в глазах — свет души, а в душе — Божий дар,
Даже если не так, даже если в плену

Я у каверзной лжи — нет, с пути не сверну,
Мне нужна похвала, словно влага — зерну,

Я без этого слеп, я без этого зол,
Я без этого в ярости черной тону!

Что вам, жалко? — подайте подачку одну,
Спрячьте жало, не надо подначку одну,

Улыбнитесь, скажите: «И вправду хорош!»,
Подарите мне мир, прекратите войну…

Не хотите? Смеетесь? Хвалу, не моргнув,
Отмеряете скупо, как рыжую хну:

Мол, хулы сколько хочешь, а с этим проблемы,
Мол, у нас не приветность, а яд на кону?

Не вменяйте любовь к комплиментам в вину,
Я привык к ним, как пьяница — к зелью-вину,

Похвалите, султан, ободрите, ханум,
Я вам жизнь отдам и спокойно усну!

Я боюсь писать трагичные стихи.
И не то чтоб потянуло на хи-хи,

Просто вижу, как вокруг с огромным кайфом
Все смакуют непрощенные грехи.

Я боюсь писать трагичные стихи.
Слишком много беззаветной шелухи

Облепило потаенную слезинку —
Все Захары стали Захер-Мазохи.

Я боюсь писать трагичные стихи.
Депрессуют — кто эстет, кто от сохи,

Кто совсем забыл, каков он и откуда,
Но любой к хандре согласен в женихи.

Я боюсь писать трагичные стихи,
Задыхаясь от трагической трухи…

Душа мудреет, а плоть стареет, и что-то реет, а что-то — так,
Лежит во прахе, глядит во страхе, как бабы-пряхи прядут не в такт.

И мне, о боже, налей того же, хочу итожить, хочу молчать,
Пока во мраке сцепились в драке ладонь и знаки, ключ и печать.

Текут чернила, как воды Нила, и крокодилы зевают всласть,
От их зевоты всем ясно: вот ты, и главный кто тут, и чья здесь власть,

И что по чести, а что — прочесть бы, да против шерсти рванет судьба,
По кромке бездны, и друг любезный споет для бесов: «…там правит бал!»

А как мечталось, и как леталось, но что-то сталось, а что-то — нет,
Как знать, где старость, а где усталость, где просто жалость, где звон монет?

И в реку с моста уже не просто, и струп-короста на миражах,
И что ни слово — укор былого, и что ни песня — укол ножа.

И мне, Всевышний, дай это дышло, чтоб боком вышло из-под ребра,
Чтоб там, где бьется, где тонко рвется — покой и солнце…
Спасибо, брат.

Первый стих выходит комом — неуютным, незнакомым,
А потом, глядишь, тайком он распускается цветком,

Облаком, флажком суконным, полутрупом, сбитым комой,
Варваром, который Конан, вашей правою рукой,

Стариком, гвардейцем конным, шаржем, росчерком, иконой,
Безгарнирным антрекотом, материнским молоком —

Знать бы, по каким законам можно вырасти драконом,
Или шустрым насекомым, или тихою рекой.