Генри Олди - Один плюс один

Плачь, Кабир — ты был скалою, вот и рухнул, как скала!
…Не воздам Творцу хулою за минувшие дела.

…Ночи плащ, луной заплатан, вскользь струится по халату,
с сада мрак взимает плату скорбной тишиной —

в нетерпении, в смятеньи меж деревьев бродят тени,
и увенчано растенье бабочкой ночной…

Что нам снится? Что нам мнится? Грезы смутной вереницей
проплывают по страницам книги бытия,

чтобы в будущем продлиться, запрокидывая лица
к ослепительным жар-птицам… До чего смешно! —

сны считая просто снами, в мире, созданном не нами,
гордо называть лгунами тех, кто не ослеп,

кто впивает чуждый опыт, ловит отдаленный топот,
кто с очей смывает копоть, видя свет иной!..

…Пес под тополем зевает, крыса шастает в подвале,
старый голубь на дувале бредит вышиной —

крыса, тополь, пес и птица, вы хотите прекратиться?
Вы хотите превратиться, стать на время мной?!

Поступиться вольным духом, чутким ухом, тощим брюхом?
На софе тепло и сухо, скучно на софе,

в кисее из лунной пыли… Нас убили и забыли,
мы когда-то уже были целою страной,

голубями, тополями, водоемами, полями,
в синем небе журавлями, иволгой в руке,

неподкованным копытом… Отгорожено, забыто,
накрест досками забито, скрыто за стеной.

…Жизнь в ночи проходит мимо, вьется сизой струйкой дыма,
горизонт неутомимо красит рыжей хной…

Мимо, путником незрячим сквозь пустыни снег горячий,
и вдали мираж маячит дивной пеленой:

золотой венец удачи — титул шаха, не иначе!
Призрак зазывалой скачет: эй, слепец, сюда!

Получи с медяшки сдачу, получи динар в придачу,
получи… и тихо плачет кто-то за спиной.

Ночь смеется за порогом: будь ты шахом, будь ты Богом —
неудачнику итогом будет хвост свиной,

завитушка мерзкой плоти! Вы сгниете, все сгниете,
вы блудите, лжете, пьете… Жизнь. Насмешка. Ночь.

Ты стоишь передо мною, схожа с полною луною,
С долгожданною весною — я молчу, немея.

Дар судьбы, динар случайный, ветра поцелуй прощальный,
Отблеск вечности печальный — я молчу, не смея.

Пусть полны глаза слезами, где упрек безмолвный замер —
Я молчу, и мне терзает душу жало змея.

Заперта моя темница, и напрасно воля мнится, —
Не прорваться, не пробиться… О, молчу в тюрьме я!

Отвернись, уйди, исчезни, дай опять привыкнуть к бездне,
Где здоровье — вид болезни, лук стрелы прямее,

Блуд невинностью зовется, бойня — честью полководца…
Пусть на части сердце рвется — я молчу. Я медлю.

…ты лежишь передо мною мертвой бабочкой ночною,
Неоправданной виною — я молчу, немея.

Отливают кудри хною, манит взор голубизною,
Но меж нами смерть стеною — я молчу, не смея.

…я лежу перед тобою цитаделью, взятой с бою,
Ненавистью и любовью — ухожу, прощайте!

Тенью ястреба рябою, исковерканной судьбою,
Неисполненной мольбою — ухожу, прощайте!

В поношении и боли пресмыкалась жизнь рабою,
В ад, не в небо голубое ухожу. Прощайте.

Миновала давно моей жизни весна.
Кто из нас вечно зелен? — одна лишь сосна.

Нити инея блещут в моей бороде,
Но душа, как и прежде, весною пьяна.

Пей, душа! Пой, душа! — полной грудью дыша.
Пусть за песню твою не дадут ни гроша,

Пусть дурные знаменья вокруг мельтешат —
Я бодрее мальчишки встаю ото сна!

Говорят, что есть рай, говорят, что есть ад,
После смерти туда попадешь, говорят,

В долг живем на земле, взявши душу взаймы,
И надеждами тщетными тешимся мы.

Но, спасаясь от мук и взыскуя услад,
Невдомек нам, что здесь — тот же рай, тот же ад!

Золоченая клетка дворца — это рай?
Жизнь бродяги и странника — ад? Выбирай!

Или пышный дворец с изобильем палат
Ты, не глядя, сменял бы на драный халат?! —

Чтоб потом, у ночных засыпая костров,
Вспомнить дни, когда был ты богат, как Хосров,

И себе на удачу, себе на беду,
Улыбнуться в раю, улыбнуться в аду!

Ноет тело, ломит кости, и брюзжу по-стариковски:
Вместо спелой абрикоски — гниль повидла.

Змий зеленый ест печенку, ловкий черт увел девчонку,
И дает девчонка черту… Аж завидно.

По стране беднеет волость, на стерне желтеет колос,
И в ноздре колючий волос — вместо свиста.

Клонит в сон на шумном бале, гороскопы задолбали,
Мне бы бабу, но до баб ли?! — это свинство.

Зачерствело, скисло тесто, в тексте глухо без подтекста,
На вопрос ответишь честно — бьют по роже.

Плоски выдумки у голи, скучен хмель у алкоголя,
Гой ли, генерал Де Голль ли, — век наш прожит.

А у века в бронзе веки: «Поднимите, человеки!
Если гляну, так навеки быть вам прахом!..»

На горе «Червона рута» отпевает Хому Брута:
«Это круто! Ох, как круто! Свистнем раком?..»

Шито-крыто, жирно-сыто… Что брюзжишь, моя касыда?
Ох, достану до косы-то! Намотаю,

Об колено головою! — воешь, падла? «Нет, не вою!»
Был один, а стало двое. Значит, стая.

Значит, снова за добычей, львиным рыком, кровью бычьей,
Из тоски отраву вычел, — что осталось?

Что, усталость? Отлеталась? Рухлядь медный дядька Талос,
А у нас хребет и фаллос — звонкой сталью-с!

Черту вместо петли — четки, ни к чему чертям девчонки,
Спросим: «Деточка, почем ты? Хочешь песню?!

Хочешь слово? Хочешь снова? Черт не старый, я не новый,
Но завидная основа — поднебесье!

Мы на облаке с тобою, да с касыдой, да с любовью,
Да с проказницей любою в ритме вальса,

Да с рассвета до обеда: сальто, фляки и курбеты…
Эй, забытый гром победы! Раздавайся!

…раздевайся!

Седина в моей короне, брешь в надежной обороне,
Поздней ночью грай вороний сердце бередит,

Древний тополь лист уронит, — будто душу пальцем тронет,
И душа в ответ застонет, скажет: «Встань! Иди..»