Генри Олди - Один плюс один

Ай, иное —
стань к спине спиною!..

Миг предсмертный не растянешь,
Не растянешь, не раздвинешь —
Много ль слов в него вместится,
Много ль взглядов можно сделать?
Слов они не говорили,
Только раз переглянулись,
Только раз сошлись их руки
В каменном рукопожатье.
Миг предсмертный — прах летучий,
Много ль слов для братьев надо?..

Ай, иное —
порванной струною!..

Взвыл Хозяин Волчьей Стаи —
Дрогнула луна на небе,
Звери спрятались в чащобы,
Побледнел туман проклятый,
За туманом черно-сизым
Вой услышала Зверь-Книга.
Оземь кулаком ударил —
Затряслись седые горы.
Зазвенел меча обломок,
Скорбным стоном отозвался.

Ай, иное —
лезвие стальное!..

Тут Хозяин Волчьей Стаи
Дело страшное задумал —
Кожу снял с руки у друга,
Ободрал меча обломком
И кровоточащей кожей
Обтянул по рукояти,
Меч, сломавшийся в тумане,
Меч, звенящий от бессилья.
Приросла сырая кожа,
Улыбнулся Волк-Хозяин,
Мертвеца смежились веки.

Ай, иное —
прахом все земное!..

Как песок, засыплет время
Все, что было, все, что будет,
Кто-то эту песню сложит,
Кто-то эту песню вспомнит.
Где-то меж людьми гуляет
Синего меча обломок
С кожаною рукоятью.
Где-то прячется Зверь-Книга
В переплете из тумана.
Где-то есть такие ноги,
Что пройти туман сумеют,
Где-то есть такие руки,
Что поднять тот меч решатся,
Как поднял его когда-то
Тот, Кто с Молнией Танцует.

Ай, иное —
встань передо мною!..

Пережили все несчастья, разложили все на части, разобрали все по полкам — стали жить да поживать: на златом крыльце сидели, при венце и царском деле, ненароком проглядели, как закончились слова. Не уйти и не уехать — нас с пути сбивает эхо, голосит постыло в спину, хочет жаловать-любить… Странной болью мы болеем: так Иванушка жалеет, расписавшись с Василисой, что Кощеем не убит. Три дороги под ногами, на пороге — белый камень, три судьбы пророчит камень: смерть, богатство и жену. Мы женаты, мы богаты, нагребли ума палаты — смерть придет, а мы из хаты: «Ишь, косая! ну и ну!..» Жили-были, все забыли, долюбили и остыли, в пятнах скатерть-самобранка, Сивка-Бурка ожирел… наливай-ка миску щей нам, и видали мы Кощеев! — только что-то заставляет просыпаться на заре. Копоть комом бьется в горле, конский топот, злое горе — не заесть тревоги щами, не залить души вином! И за круговою чашей с каждым днем трезвеем чаще: три дороги под ногами, за спиною — ни одной…

…Откройте пещеры невнятным сезамом; о вы, лицемеры, взгляните в глаза нам! — взгляните, взгляните, в испуге моргните, во тьму протяните дрожащие нити! Мы знойным бураном к растерзанным ранам приникнем, как раньше к притонам и храмам, к шалеющим странам, забытым и странным, и к тупо идущим на бойню баранам! Откройте пещеры невнятным сезамом, откройте — коверкает души гроза нам…

О, меня счастливей нету! Я, как звонкая монета,
Как небесная планета, вечной славе обречен!

По отцу я — лев пустыни, племенных шатров святыня,
А на кличку «Сын Рабыни» отвечать привык мечом!

Веселюсь в горниле боя, хохочу, не чуя боли —
Пока я в земной юдоли, нет покоя мне ни в чем…

— Мой жребий высок, и ушла в песок
Кровь недругов Антары!

— Но жизнь — не кусок, подхваченный псом,
Не мяч для веселой игры…

— Прибежищу лжи бессмысленно жить,
Бессмысленно длить года!

— Но, мудрый, скажи: хоть мы — миражи,
Неужто уйдем без следа?!

— Пир сильного — бой! Рискуя собой,
Заслужим в веках хвалу!

— Но крови прибой утопит Любовь,
Наткнувшуюся на стрелу…

— К чему этот стон? Один или сто —
Позорно врагов считать!

— Но явь или сон, он определен —
Твой жребий, за пядью пядь!

— О, полно мечтать о том, чтобы спать! —
Придется когда-то встать…

Кому поет твоя свирель
В промозглом ноябре?
Вослед свободе и игре —
Мечты о конуре.
И ты согласен умереть,
Но перестать стареть.

Примерзли губы к тростнику —
Звучанье? Пытка?!
И эхо шепчет старику:
«Отбрось копыта…»

Пан?
Пропал?!
Ночь слепа.
Изо рта —
Сизый пар.
Ветер волосы трепал,
Успокаивал…

Пусты осенние леса,
Бесплодны небеса,
Ты не собака, ты не псарь,
Ты — битая лиса.
Метелка дикого овса
В курчавых волосах.

Ледком подернулась тоска —
вода в колодце.
Набухла жилка у виска,
коснись — прольется.

Пан?
Пропал?!
Ночь слепа.
Изо рта —
Сизый пар.
Ветер волосы трепал,
Успокаивал…

Кому нужна твоя свирель,
Когда умолк апрель,
Когда последний лист сгорел
На гибельном костре?!
И ты согласен умереть, —
Но только бы скорей…

Идет нелепая зима
В хрустальном платье.
У божества — своя тюрьма,
Свое проклятье.

Пан?
Пропал?!
Ночь слепа.
Изо рта —
Сизый пар.
Ветер волосы трепал,
Успокаивал…

Диана, Артемида, страсть охоты,
Копье в листве, разящая стрела, —
Зачем меня ты, дева, обрела
В поклонниках? Любовные заботы
Богине хладной не дано постичь.
Ты — меч.
Ты — бич.
Ты — ночь.
Я — плач.
Я — дичь.

Увы, Елена бросила Париса,
Не покидая Спарты. Менелай,
Косматый и нелепый с похмела,
Провел гостей до пристани. Триера
Качалась на волнах. Был день багров.
Корабль не без помощи багров
Отчалил.
Что за странная манера:
Брак сохранять? Елена не права.
И с кем теперь велите воевать?
Ну, я уже не буду про Гомера…

Кассандра вышла замуж. У нее
Уютный дом и милый палисадник.
Муж ласково бормочет: «Мой Кассандрик,
Свари обед и постирай белье!»
На ложе из сосны и палисандра
Он любит по ночам свою Кассандру,
Но любит, как умеет — без затей,
Желая прибавления детей,
Которых у него и так без меры.
Ну, здесь совсем уж глупо про Гомера…

У Андромахи вырос взрослый сын —
Астианакс иль что-то в этом роде,
А Гектор признан гением в народе
И произведен в генеральский чин.
В хрустальной вазе расцветают маки,
В духовке поспевают пирожки,
И ночью, быстрокрылы и легки,
Кружатся сны над телом Андромахи,
Танцуя менуэт и хабанеру…
Привет многострадальному Гомеру!