Генри Олди - Один плюс один

И как камень в руке, станет тяжкой пушинка стиха:
Кто здесь сам без греха? Ах, простите — здесь все без греха…

…и манит зло. Уже в который раз
Готов поддаться, сдаться, соблазниться.
Кому из нас по нраву власяница?
Кому по нраву вытертый матрас,

А не перина? Но терплю: а вдруг
Матрас с периной — оба не к добру?

Волшебна утренняя нега
В изящно смятых простынях,
А за окном летит в санях
Зима, кудрявая от снега.

В кровати нежится поэт —
Ах, сколько зим, ах, сколько лет!

«Мы пишем так, как дышим!» — часто слышится
От творчески настроенных мужей.
И все же непонятно: как вам дышится
Без запятых и верных падежей?

И тягостна до боли встреча с книжкою,
Где в тексте что ни строчка, то с одышкою.

Ох уж эти греки — Гомер их праху,
Ох уж эти Трои — Эней их стенам,
Ох уж эти сказки — помрешь со страху,
Если вдруг поймешь, что раскрыта тема,

Словно двери, настежь — входи, не медли,
Примеряй доспехи из красной меди!

Всегда в сомненьях — сам себя достал,
Всегда на грани — жуткий человек,
Живу недолго — без семи полета,
Но и немало — скоро полувек.

Скажите мне, коллеги-старичье:
Я — образ и подобие… Но чье?

Настанет день, и нас убьют,
Настанет день, и мы воскреснем,
Поэтому цени уют
И мягкий плед в знакомом кресле.

Сквозь ледяную вечность лет
Нам греет ноги этот плед!

Редеют кудри смоляные,
Висит унылая мотня,
И косо барышни иные
Глядят с презреньем на меня.

Господь, мою мольбу услышь:
Пошли мне с барышни барыш!

Войдите в положение певца —
Он худ и бледен, сильно спал с лица,
И даже умер. Согласитесь — грустно.
Отдайте лютню, что вам проку в ней,

У мертвых вещи красть всего грешней…
А впрочем, лютню — вам. Певцу — искусство!

В самураев поиграем,
Хорошо быть самураем,
У меня в руке катана,
Я тебя сейчас достану!

Я достал, ты достал —
Холодна катанья сталь…

Не жили — доживали.
Пшеничный хлеб жевали.
Слегка переживали.
Не за себя? Едва ли…

А рядом рвали жилы.
Не доживали. Жили.

Ах, Золушка, жизнь — это партия-блиц,
И мы ее проиграли,
Ах, Золушка, время садиться на шприц,
Года идут, трали-вали…

Но тут из кустов галопирует принц
Верхом на белом рояле.

Ни весь я не умру, ни по частям,
Мой хладный труп в могиле — чушь собачья,
Не доверяйте мясу и костям,
Не сокрушайтесь, милые, не плачьте —

Я здесь. Я просто вышел покурить
И с небом о земле поговорить.

Лихой подарок — бег времен,
Старт — жизнь, и финиш — труп,
Вот за спиною — век знамен,
Вот за спиною — век имен,

Вот прожит век, где я умен,
И начат век, где глуп.

Рассыхается Ноев ковчег в ожиданье потопа,
Каин с Авелем — братья такие, что жены ревнуют,
У Самсона седые власы и четырнадцать внуков,
У Юдифи роман с Олоферном закончился свадьбой,

А у Йова все живы — и овцы, и жены, и дети…
Это что же за книга, в которой все было иначе?!

— Не в раю Канар ли я,
Словно сокол, гордо рею?
— От кого ж, канадия,
Похватил ты гонорею?

— Это вакханалия.
Я старею и мудрею.

Хамоватый жлоб-брюзга
С накладной брадой пророка,
Нижнегубая лузга,
Матерочек ненароком,

Гений чистой простоты…
Где ни плюну — всюду ты!

Уж сколько раз твердили миру
Во всевозможных интервью:
Не сотвори алтарь кумиру!
Да не убий, не то убью!

Но кто бы бисер ни метал,
А только воз и ныне там…

Кричат, впадая в дикий раж:
— Какой, мол, у тебя тираж?
А мы, брат, столько нарожали,
Что закидаем тиражами!

Стою над пропастью во ржи…
Какие, к черту, тиражи?

Муций Сцевола — редкая сволочь,
Гракхи пошли в олигархи,
Братья Горации дали просраться им,
Братья — плуты, не Плутархи.

Новый, какой-то-там-надцатый
Рим Хором благодарим!

Начинающих поэтов не бывает,
Начинающих поэтов убивают —
Похвалою, оскорблениями, ложью…
Те, кто выжили, об этом забывают.

Ах, кюветы, придорожные кюветы! —
В вас валяются небитые поэты.

Когда уйдет последний дождь,
По зябким лужам шаркая,
И гром ударит, как в бидон,
Над лающими шавками,

Мы победим всех, от и до,
И закидаем шапками.

Когда трагичность бытия
Наращивает градус,
Усмешку про запас тая,
Стоит в сторонке радость.

Глядит на нас, на бытие —
И не окликнет, е-мое!

В берете с пером петушьим,
При шпаге и при плаще,
Его предпочтенья — души,
Не ваши, а вообще.

Налей-ка мне миску щей!
Не жирных, а вообще…

Шаркаю по листьям не спеша,
Ни гроша в кармане, ни гроша,
Ни копейки за моей душою —
Нищая, свободная душа.

Клены и акации пусты,
Мы сегодня с осенью «на ты».

И жалили звездные осы, срываясь с чернильного августа,
И где-то молчала гитара, дыхание набирая,
Проблемы, ответы, вопросы, трава, как пустые слова, густа,
Я видел, я знаю, я старый; я помню изгнанье из рая.

Забьюсь в немоту, как в скворешник —
Последний оставшийся грешник.

Срифмуй вино-говно, напейся в хлам,
Богема ночью, утром стань амебой,
Завейся спирохетою флеш-моба
И жди опять пришествия бухла.

Ты типа бог, ты типа андегра…
А в зеркале все тот же хрен с бугра.

Мы снимся планете — со всем нашим визгом,
С тоннелем метро, с буровой установкой,
С рекламой, где киска, и миска, и Вискас,
С ухмылкой начальства, гнилой и сановной,