Генри Олди - Один плюс один

Никто, нигде, никак и никогда.
Заложник отрицательной частицы,
Я начинаю мерзко суетиться,
Оставшись на границе с «нет» и «да»,

Горит в огне закатная слюда.
Готовятся кричать ночные птицы.
Все беды спят. Моей беде не спится.
Беда идет, торопится сюда.

Ее шаги текучи, как вода,
И взгляд ее острей вязальной спицы.
Допив коньяк, жую остатки пиццы,
А в небе загорается звезда.

На склоне дня не удержать рукой
Предчувствие, надежду и покой.

Я — пасынок Большой Литературы.
Ропщу ночами и не сплю с женой.
Скажите, с кем вы, мастера культуры?!
Не знаю с кем, но только не со мной.

И критики стоят ко мне спиной —
Филологов высокие натуры
Не переносят мерзкой конъюнктуры
И брезгуют столь низко павшим мной.

Иов на гноище, вечно пьяный Ной —
Таков я есмь. Микстуры мне, микстуры!
Читатель глуп. Читательницы — дуры.
Поп? Попадья? Нет, хрящичек свиной.

И все же я живуч, как лебеда.
Не мне беда, ребята. Вам — беда.

Восплачем же о гибели сонета!
Старик угас, стал дряхлым, впал в маразм;
Мешок костей — верней, костлявых фраз! —
Вчерашний день, истертая монета,

Фальшивый чек. Так мертвая планета
Еще летит, но гнусный метастаз
Разъел ей душу. Самый острый глаз
Не различит здесь тень былого света,

Не сыщет жизни: камень, лед и газ,
К дыханью непригодный. О, комета,
И та куда блистательней! Не раз
Мы сокрушались: был сонет — и нету…

Так муравьи, по-своему мудры,
Сокрушены морщинами горы.

Как лист увядший, падает на душу
Моя тоска. Изгнанник, я один.
Ушедших бедствий раб и господин,
Я счастий новых безнадежно трушу.

Судьба брюхата. Срок пришел родин.
Младенец криком мне терзает уши —
Дитя-палач, рок сотрясает сушу
Смеясь вослед: «Иди, глупец, иди!»

Ну что ж, иду. Я клятвы не нарушу —
Дабы перстами ран не бередить,
Сопьюсь, споюсь, оставлю позади
Друзей, отчизну… Сердце, бейся глуше!

Тоска, увядший лист, чей жребий — тлеть,
Ты рассекаешь душу, словно плеть!

Я не узнал тебя, Иерусалим.
Две первых буквы слив в едином вздохе,
Твой древний рот жевал ломоть эпохи,
Насквозь его слезами просолив,

Но я был чужд. Так небу чужд залив,
В единой синеве лелея похоть,
А не любовь. Так ствол, поросший мохом,
Нимало не похож на свежий лист.

Ты не хотел спуститься, я — подняться,
Подозревая в вечности обман,
Боясь судьбой случайно обменяться —

Но почему теперь ночами снятся
Дневной жарой сожженный Гефсиман
И девочка с винтовкой M-16?

Влез на престол злодей, урод и хам,
Горшки ночные — не горшки, а вазы,
Алмазами зовутся гордо стразы,
Завидует достоинство грехам,

К победе ложь идет по головам,
В почете не молитвы, а приказы,
Не избежать ни мора, ни заразы,
Когда гнилье на пользу потрохам,

А время зелье варит, раз за разом
Веля концам, началам и срокам
Кипеть в котле. Ликуй, король Маразм!

От нас в веках останется лишь фраза,
Которую я смерти не отдам:
«Я был рожден, и умер я не сразу…»

Что я скажу твоим богам,
Когда предстану перед ними?
Что знал лишь кличку, но не имя?
Что знал не друга, а врага?

И случай, вставший меж двоими,
Обоих поднял на рога…

Пройдись по бездне аки по суху,
Живи с деньгами как без денег,
Прости предательство апостолу —
Оно из лучших побуждений,

И, перепутав смерть с рожденьем,
Одень листвой вершину посоха…

Солнце грудью о стекло: отвори!
А за солнцем — декабри-короли,
А за солнцем — снежный плащ! — январи,
А за солнцем — вьюжный бич! — феврали,

А за солнышком — погоня! — зима…
Не сойти бы тебе, солнце, с ума!

Стрела, достигшая мишени,
Тотчас становится дешевле
Стрелы в колчане,
Стрелы в начале.

Но если пропитаться хищной дрожью,
То может показаться, что дороже.

Доспех тяжел, но в том вина доспеха:
Картонные доспехи не нужны.
Успех тяжел, и в том вина успеха:
Он — суть доспех, он создан для войны.

Увы, порой бывает не до смеха,
Когда мы, как мечи, обнажены…

Что нам надо от пейзажа?
Красоты.
Уголь? Сажа? — это лажа.
Пусть — цветы.

И овечки возле речки
Все ж скоты.

Гитара, шалава, гетера,
Зачем ты ему отдалась?
Сатира над нимфою власть,
Смутив добродетель партера,

Взорвалась экстазной струной…
Скажи, отчего не со мной?!

Виски покрыты серебром.
Краса? Уродство?
Зло состязается с добром
За первородство.

Ох, скоро на меня, козла,
Не хватит ни добра, ни зла…

Над ушедшими не голоси,
Не срывай сострадания куш —
И без нас слишком много кликуш
На истрепанной плачем Руси.

Что-то водка сегодня горчит.
Что-то сердце неровно стучит.

Неинтересно писать о счастье,
Счастливый скучен для книжной полки, —
Давай загоним счастливых в чащу
И пусть счастливых кусают волки.

А чтоб дела были в меру плохи,
То пусть волков искусают блохи.

«Мир сер, мир — стертая монета…»
Окстись, поэт! Ты слеп, поэт!
Среди дряхления примет
Брюзгливость — страшная примета.

Запомни, стоя на балконе:
Вийон стоял на Монфоконе.

Клянусь зарницей вечера
И тихим шагом дня,
Иных обетов нечего
Просить вам у меня.

Зачем другой мне клятвы власть?
Зачем мне клясться или клясть?!

Я в любовь захожу — и ладно!
По колено.
По грудь.
По гланды.