Генри Олди - Один плюс один

Еще не остыло, не вымерзло счастье,
И кровь не вскипела на остром ноже;
Еще! о, еще! не прощай, не прощайся!..
Но где-то — уже.

О, розы алые в хрустальных гранях вазы —
Закат в плену.
Меняю речи звук, меняю пошлость фразы
На тишину.

Меняю лепет дней, меняю гул эпохи
На краткий миг,
В который, как в ладонь, я соберу по крохе
Весь этот мир.

Меняю дар судьбы, удар судьбы меняю
На плач вдали.
О, я ли вас пойму? поймете вы меня ли?!
Поймете ли…

Промчалась жизнь, прошла, как сон —
Гаси свечу.
Молитвенное колесо
Кручу, верчу.

Подай мне, Боже, медный грош
От всех щедрот,
Подай мне, Боже, медный грош —
Его хочу.

Мне хорошо с моим грошом,
С Твоим грошом,
Уйти к святым в пресветлый рай,
В ад к палачу.

За все заслуги и грехи
Я заплачу.

Закат распускался персидской сиренью —
О, час волшебства!
И шкуру оленью, испачкана тенью,
Надела листва.
Река истекала таинственной ленью…

…пустые слова.

Мы — не соль земли.
Мы — соль на раны.
Плач вдали и старый плащ в пыли.
Мы уходим.
Мы почти ушли.
«Это странно, — скажете вы, — странно…»
Мы смолчим.
Валеты, Короли,
Дамы и Тузы — увы, пора нам!
И исход, как жизнь, неумолим.
Мы — не соль земли.
Мы — соль на раны.
Дворники проспекты подмели,
Грезят шашлыками стать бараны,
Учат Торы, Библии, Кораны,
Как копейкам вырасти в рубли,
А рублям — в червонцы.
Нежно, пряно
Под окном тюльпаны расцвели.
Басом распеваются шмели,
Будды собираются в нирваны.
Богословы рвутся в Иоанны,
Корабли
Скучают на мели.
Мы уходим,
Мы почти ушли.
Мы — не соль земли.
Мы — соль на раны.

Розы, грезы, паровозы,
Дуры-козы, в мае грозы —
Жизни низменная проза,
Тополиный пух.

Нам осталась только малость —
Вялость, жалость и усталость.
И юродствует, оскалясь,
Повелитель мух.

Пережили все несчастья,
Разложили мастью к масти,
Это страсти, это сласти —
Будем хлеб жевать.

На салазках мчатся сказки —
Строят глазки в прорезь маски;
Да еще скрипят без смазки
Ржавые слова.

Жили-были, все забыли,
Долюбили и остыли,
Встретимся, воскликнем «Ты ли?!»
«Я…» — ответишь ты.

В прозе жизни, как на тризне,
Нету места укоризне —
Третий-лишний, братцы-слизни!
Слепнем, как кроты.

…значит, вскоре будет горе. Станем плакать.
Разведем беду руками. Обожжемся.
Под ногами искореженная слякоть
Обижает палый лист — багряно-желтый,
Он в грязи нелеп и жалок. Грай вороний
Пеплом рушится на голову. В овраге
Обезумевший ручей себя хоронит,
Захмелев от поминальной, смертной браги.

Значит, осень, — та, что ничего не значит,
Стертым грошиком забытая в кармане.
Если я еще не кончен — я не начат;
Если я не стану верить — не обманет.

…ай, мама!
Догорели, сизым пеплом стали угли; ночь в степи бредет неслышно, чабрецом, полынью пахнет. Ветер гривы заплетает жеребцам, уставшим за день, ветер меж шатров танцует, ай, чявалэ, пляшет ветер… Там, за далью, вторит эхо: пой, гитара! плачь, гитара! смейся! И звенят мониста, рассыпаясь по простору…
Нынче утром встанет солнце.
Нынче утром я не встану.

…ай, нож!
Синей стали. Кони встали вдоль клинка. Видно, в скачке подустали и застыли на века. Бликом возле острия отраженье: я? не я?! — и мерцают «я-не-я» те, далеко от рукояти.
По изгибу ножевому режет солнце по живому.

…ай, пыль!
По дорогам, трактам, шляхам, под ногами, сапогами, — желтой змейкой, малым смерчем; под дождем назвавшись грязью, в летний зной назвавшись смертью, в зимний день назвавшись снегом, только эти все названья — ложь, обман, умов смущенье, ибо пыль осталась пылью, как судьба судьбой осталась, как жена со мной рассталась — пыль, сказала, ты дрянная! на зубах скрипишь паскудно!
Ай, ромалэ — одинок я!..
Пыль…

…ай, мама, грустно было, ай, тоска змеей по сердцу — ветром в поле, пылью в ветре, на заре лучом рассветным, я с тобой останусь, мама, я тоску заброшу в море!..

Мой бедный бес! Какие кружева
Плетет в аду твое воображенье,
Где грешников унылое движенье
Бессмысленно и скучно? Так слова
Теряют в мертвой хватке предложенья
Привычный облик, страсти и права.
И все-таки — страдавшие блаженны.

Мой мудрый бес! Скучая у котла,
Где всей утехи — вилы да смола,
Ты создаешь миры без сковородок,
И каждый житель — чистый самородок,
И каждый вечер — свечи на балах.
И каждый день — морковь на огородах
Гораздо лучше, чем вчера была.

Мой странный бес! Ты изгибаешь хвост,
Который, как вопрос, мохнат и прост,
Ты сатане готов лизать копыта,
Но в тишине, забыв про график пыток,
Упрямо через пропасть строишь мост
Туда, где обреченность на попытку
Старается достичь колючих звезд.

Наивный бес! К чему? к чему? к чему?!
Прими, как данность, славную тюрьму,
Где ты — не заключенный, а тюремщик,
Где строго пополам: орел и решка,
Порок и наказанье, бес и грешник.
Бессмысленно кому-то одному
Желать на крест приколотить скворечник,
Чтоб искупить птенцами боль и тьму!

Мне кажется: вот-вот, и я пойму…

Я Вам не снилась никогда.

Зачем же лгать? — я это знаю.
И с пониманием внимаю
Решенью Вашего суда.
О чувство ложного стыда! —
Тебя я стала ненавидеть,
Когда, боясь меня обидеть,
Вы вместо «нет» шептали «да».

Я Вам не снилась никогда.

Любовь? Я поднялась над нею.
Став и печальней, и сильнее, —
Но в этом лишь моя беда.
Рождая пламя изо льда,
Я жгла опоры сей юдоли,
Вы были для меня звездою —
Гори, сияй, моя звезда!

Проходят дни, пройдут года,
Я, может быть,
Вас вспомню снова,
Но пусть звучит последним словом:
«Я Вам не снилась никогда!»

Избавь, Господь, от зависти,
Избавь от зависти,
Позволь в мечтах о завязи,
Весною зацвести,

Даруй восторг цветения
Над суетой земли,
Даруй покой растения
В предчувствии зимы.

Любить не учился, и значит —
Любитель.
Профессионалом не стал.
Пошли мне, Всевышний, лесную обитель, —
От шума устал.