Генри Олди - Один плюс один

Не готовьтесь ни к чему,
Все равно ведь не удастся
Дать Костлявой по мордасам,
Прежде чем уйти во тьму.

Не готовьтесь уходить,
Все равно ведь не случится
Встать оскаленной волчицей
С малышами позади.

Не готовьте гроб-жилье,
Не заначивайте места
На кладби́ще, как невеста
Копит юбки и белье.

Уходя без подготовки,
Не считая дней и дат,
Спустим жизнь, как солдат —
Спусковой крючок винтовки.

То ли я, то ли ты, то ли в гайки болты,
Да, я помню, старик, не болты, а винты,
Или даже шурупы,
Но в конце этой всей суеты, маеты,
Тягомотины, скачки: дом, дети, понты —
Мы, как водится, трупы.

То ли ты, то ли я, то ли бочка вранья,
Да, я помню, старик, в этой бочке — коньяк,
Или даже варенье,
Но деревья стоят, херувимы парят,
В чаше выдохся яд; только мы — слышишь, брат? —
Мы закончим паренье.

То ли здесь, то ли там, плохо в гайке болтам,
Да, я помню, старик, всем котам по кустам,
И кто точен — тот прочен,
Но подбита черта, впереди темнота,
Мы лежим и молчим, и уже ни черта
Не хотим и не хочем.

То ли шаг, то ли швах, то ли пень в головах,
Да, я помню, старик, нас помянет молва
И парнишка с гитарой,
А пока дерн, трава, и старуха права,
Та, что ходит с косой и бурчит: черта с два,
Не уйдете от старой!

То ли свет, то ли тьма, едет в Гжель Хохлома,
Да, я знаю, старик, так и сходят с ума,
Не добравшись до Гжели —
Но хотя бы сума, или даже тюрьма,
И кричу тебе в самом финале письма:
Неужели, старик?
Неужели?

То ли звезды, то ли ангелы,
То ли перья из души…
Тридесятое евангелье
По-другому напиши,

Мол, не в яслях, а в роддомике,
Не волхвы, а акушер,
И горел на подоконнике
Апельсиновый торшер,

И сопел, пыхтел, причмокивал,
В рот забрав тугой сосок,
Тот, чей мир — пеленка мокрая,
Тот, чей жребий был высок,

Выше неба, выше синего,
Где закат зажег свечу…
Что же дальше, ты спроси меня,
Не отвечу — промолчу.

Ах, не пишется, не пишется,
Не выходит, хоть убей,
Занавеска не колышется,
Не пугает голубей,

И хоть начерно, хоть набело,
А к кресту судьба спешит…
То ли звезды, то ли ангелы,
То ли перья из души.

Моя звезда загорается там, где столько звезд, что они — темнота,
Моя тропа начинается там, где ни земли, ни небес — ни черта,
Моя судьба строит всех по местам, как адмирал на мостике флагмана,
Мой взгляд пронизывает до костей, и в костях нет мозга — одна суета.

Моя строка длинна, как бессмертье, легион лошадиных сил в строке,
Мой аист в небе, мой колос в хлебе, моя синица спит в кулаке,
И мой кулак разбивает горы, которые стоят на чужом месте,
А мой удар поднимает мертвых, и те бредут без гробов, налегке.

Внемлите мне, ибо я глаголю, а что глаголю — какая вам разница, да,
Оденьте меня, ведь король голый, и вот вам грудь, а вот вам задница, да,
Воздвигните мне монумент на склоне, чтоб долго падал и красиво разбился,
И отмените время — чушь-понедельник, среда-чушь и чушь-пятница, да.

О братья и сестры, дяди и тети, тещи и тести, и кто еще есть на земле —
Мне выпал жребий считать песчинки, сечь море плетью, быть искрой в золе,
А значит, нечего махать руками, как ветряки в предчувствии бури,
И значит, необходимо строиться и маршировать навеселе.

Кого вы знаете, кто был бы подобен такому, как я, а не такому, как вы?
Кому вы доверите последний волос с вашей лысой, смешной головы?
Кем вы гордитесь, когда он умер, и презираете, пока он меж вами?
Спросите у бури и ветра, спросите у дня и травы.

Если могут понять неправильно,
Значит, точно поймут неправильно,
Стопроцентно поймут неправильно
Прямо в «яблочко» не туда.

Коль не могут понять неправильно,
Все равно ведь поймут неправильно,
И внесут на руках неправедно
В зал суда.

Я кричу: «Почему — неправильно?»
День кричу: «Как же так — неправильно?»
Два кричу: «Что же вы — неправильно?!»
А на третий смеюсь: пускай!

Понимают ведь — пусть неправильно,
Что-то думают — пусть неправильно,
Что-то чувствуют… Да и правильно —
Это как?

Флейта и фортепиано.
За окном царит зима.
Из небесного кармана
Сыплется седая манна.
Флейта. В этот раз — сама.

Послевкусие мелодий,
Терпкий и густой пассаж.
За окном, как Карл Коллоди,
Бродит ворон по колоде,
Черен ворон, бел пейзаж.

Он в священники не хочет,
Он желает, чтоб роман,
Чтоб с восторгом каждый кочет
Щелкал клювом и пророчил
Славы полны закрома.

Что ты бродишь, черный ворон,
Что пятнаешь белый снег?
Эхо глупых разговоров
Лезет в память наглым вором,
Не забыться и во сне.

Флейта — я, как эта птица,
Фортепьяно — да, и я…
Ни забыться, ни влюбиться,
Горькой водки не напиться.
Не пригýбить сладкий яд.

Дышит воздух ностальгией,
Строем клавиши бегут.
Ветви тополя нагие,
Словно корабли аргивян
На троянском берегу.

Скоро, скоро, ах, как скоро
Стихнет флейты робкий звук,
Улетит бродяга-ворон,
Снег растает под забором,
Вскроет жухлую траву,

Ту, что летом зеленела,
Ту, что осенью спала,
Ту, что дождалась, сумела —
В тишине белее мела,
В белоснежных куполах.

То ли поздно, то ли рано,
То ли солнце, то ли тьма…
Привкус дзенского коана.
Флейта и фортепиано.
За окном молчит зима.

Наяву ли, во сне, не в моей стране,
Трезвый или пьяней вина,
Только помню, что дрался спиной к спине,
Это помню — к спине спина.

С маху зубы считал воровской шпане,
Каждый выдох — не рвись, струна!
Мы держались, упрямцы, спина к спине
И не знали, где чья спина.

Два нелепых бойца на чужой войне,
На арене, на поле, на
Переломе сил, когда мочи нет,
А пощада и не нужна.

Хруст костей — так хрустит наливной ранет,
Взмах руки — так идет волна,
Ни имен, ни лиц — так спиной к спине
Образуют крепость, стена к стене,
И бессмысленны имена.

Я не помню, чем кончился этот бой,
Я не помню, кто — под, кто — над,
Я не помню, с кем дрался — с самим собой?
Я запомнил одно: спина.