Ким Робинсон - Годы риса и соли [litres]

Но в итоге они двинулись вперёд, снова на запад, держась по правую сторону подножия гор Непала, которые резко и зелено вздымались над Гангской равниной, как лениво заметил однажды Ивао, словно Индия таранным кораблём врезалась в Азию и пропахала землю под ней, протолкнувшись до самого Тибета и удвоив высоту земли, но здесь опускалась почти до уровня моря.

Бай покачал головой в ответ на эту геоморфную метафору, не желая думать о земле как о большом корабле на полном ходу, желая понимать землю как твердь, потому что теперь он пытался убедить себя, что Куо ошибался и они всё ещё живы, а не находятся в бардо, где земля только и может что скользить, как театральная декорация. Куо, вероятно, просто был сбит с толку своей внезапной смертью и не понимал, где находится, – скверный знак относительно того, кем он вернётся в следующем воплощении. Или, может быть, он просто подшутил над Баем – Куо умел подшутить над тобой, как никто, хотя он редко устраивал розыгрыши. Возможно, он сделал Баю одолжение, помогая пережить худшую часть войны, убеждая, что он уже мёртв и ему нечего терять – и, более того, что он воевал на войне, которая действительно что-то значила и могла принести реальную пользу, как-то повлиять на человеческие души в их чистом существовании вне миров, где они были способны к перемене, где могли узнать, что по-настоящему важно, и в следующий раз вернуться к жизни с новым пониманием в сердце, с новыми целями в мыслях.

Что бы это могло быть? За что они сражались? Против чего – было ясно: против фанатичных рабовладельческих реакционеров, которые хотели, чтобы мир топтался на том же месте, что и при династиях Тан или Сун – абсурдно отсталых и кровавых религиозных фанатиках-убийцах без угрызений совести, которые рвались в бой, свихнувшись на опиуме и древних слепых верованиях. Против всего этого, конечно, но за что? Бай решил для себя, что китайцы сражаются за… ясность, или за то, что ещё можно назвать противоположностью религии. За человечество. Сострадание. За буддизм, даосизм и конфуцианство – тройственную нить, которая так хорошо описывает отношения с миром (религия без бога, но с миром) и с некоторыми другими потенциальными сферами реальности, ментальными сферами и самой пустотой, но без бога, без пастыря, брызжущего слюной, строгого сумасшедшего старого патриарха, зато, скорее, с бесчисленными бессмертными духами в огромной мозаике царств и существ, включая людей и множество других разумных существ, ведь всё живое свято, священно, часть божества, ибо да, Бог существовал, если под этим подразумевать трансцендентную универсальную самосознающую сущность, которая была самой реальностью, космосом, включавшим всё: человеческие идеи, математические формы и отношения. Эта идея сама по себе была Богом и вызывала что-то близкое к поклонению, проявляясь во внимании к реальному миру. Китайский буддизм был естественным изучением реальности и вызывал чувство привязанности, всего лишь призывая наблюдать краешком глаза за сменой листвы, цветами неба, животными. За движением колки дров и носки воды. Это первоначальное познание привязанности вело к более глубокому пониманию, когда начинали прослеживаться математические основы жизни, из одного любопытства и просто потому, что это, казалось, помогало видеть ещё более ясно, и так создавались инструменты, чтобы видеть дальше и больше, выше ян, глубже инь.

За этим следовало своего рода понимание человеческой реальности, которое придавало величайшую ценность состраданию, вызванному просветлённым пониманием и изучением всего, что есть в мире. Именно так всегда говорил Ивао, в то время как Бай предпочитал думать об эмоциях, вызванных должным вниманием и сосредоточенными усилиями: умиротворение, острое любопытство и восторженный интерес, сострадание.

Но теперь – всё кошмар. И кошмар ускорялся, распадался на части и был полон непоследовательности, словно сновидец ощущал быстрые движения собственных глаз, предвещающие конец сна и пробуждение нового дня. Каждый день мы просыпаемся в новом мире, каждый сон вызывает ещё одну реинкарнацию. Некоторые местные гуру говорили, что это происходит с каждым вздохом.

Они выскочили из бардо в реальный мир и угодили на поле боя, причём их левые фланги состояли из самых лучших индийских полков, низкорослых бородатых чернокожих мужчин, чуть более высоких белых мужчин с крючковатыми носами, бородатых сикхов в тюрбанах, низкогрудых женщин, гуркхов, сошедших из гор, батальона непальских женщин, каждая из которых была первой красавицей своей деревни, или так казалось; все вместе они смахивали на цирковую труппу, но были быстрыми, лучше вооружены и служили в железнодорожных и транспортных войсках, и китайцы теперь не поспевали за ними, когда новые железнодорожные линии строились всё быстрее и гнали вперёд огромное количество солдат и припасов. Устремляясь за пределы проложенных путей, индийцы продолжали мчаться вперёд, пешком и в тачках с мотором на резиновых колёсах, которые в это сухое время года сотнями рассекали по деревенским тропинкам, разбрасывая повсюду пыль, в том числе по более малочисленной сети асфальтированных дорог, единственных, по которым можно было проехать, когда начинался муссон.

Они вышли к Дели почти одновременно и напали на мусульманскую армию, отступавшую вверх по Гангу с обеих берегов реки, как только китайцы заняли позиции у подножия непальских холмов.

Конечно, правый фланг простирался до самых холмов и каждая армия пыталась обойти другую. Отряд Бая и Ивао был теперь причислен к горным войскам из-за их опыта в Дудх-Коси, и поэтому пришёл приказ захватить и удерживать холмы по крайней мере до первого хребта, что повлекло за собой захват некоторых более высоких точек на хребтах ещё дальше на север. Они передвигались по ночам, учась в темноте пробираться по тропам, найденным и отмеченным разведчиками гуркхов. Бай стал дневным лазутчиком и, ползая по заросшим кустарником оврагам, беспокоился не о том, что его обнаружат мусульмане, потому что они всегда держались своих троп и лагерей, а о том, смогут ли сотни людей следовать извилистыми тропами обезьян, которыми ему приходилось пробираться в некоторых местах.

– Вот почему они посылают тебя, Бай, – объяснил Ивао. – Если ты справишься, то и любой справится, – он улыбнулся и добавил: – Так сказал бы Куо.

Каждую ночь Бай ходил из начала в конец линии, направляя поезда и проверяя, чтобы они шли своим ходом, изучая их и засыпая, только после того как встречал восход из какого-нибудь нового укрытия.

Они всё ещё занимались этой работой, когда индийцы прорвались с южного фланга. Они услышали отдалённые выстрелы артиллерии, а затем увидели дым, поднимающийся в белое небо туманного утра. Туман – возможно, первый признак муссона. Прорыв в наступлении с приходом муссона был за гранью разумного; казалось, что это автоматически возглавит недавно пополненный список Семи Великих Ошибок, но, когда расцвели и набухли полуденные облака и сгустилась темень, оглушая предгорья и равнины залпами жирных молний, которые били по металлу в огневых точках на хребтах, они с удивлением услышали, как индийцы беспрепятственно наступают. Среди прочих своих достижений они довели до совершенства навык ведения войны под дождём. Это были не китайские даосско-буддийские рационалисты, соглашались Бай и Ивао, не Четвёртое собрание военных талантов, а дикари всех религий, даже более духовные, чем мусульмане, поскольку ислам казался всем этаким бахвальством, исполнением желаний и поддержкой тирании с её отцом-богом. У индийцев было несметное множество богов, кто с головой слона, кто о шести руках, и даже смерть была богом, женщиной и мужчиной сразу; жизнь, благородство – боги были для всего, любое человеческое качество обожествлялось. Так возник пёстрый, благородный народ, неукротимый в войне среди прочего, так как его представители были и великими поварами, и очень чувственными людьми; запахи, вкусы, музыка, цвет их мундиров, детали в искусстве – всё это было хорошо видно в их лагерях, когда мужчины и женщины стояли вокруг барабанщика и пели; женщины – высокие и большегрудые, с большими и круглыми глазами и руками, как у лесорубов, – поистине потрясающие женщины, из которых состояли все стрелковые полки индийцев.