Ким Робинсон - Годы риса и соли [litres]

На земле рядом с ямой лежала кисть правой руки, как белый тростниковый паук.

– О, чёрт, – пробормотал Ивао сквозь рёв в ушах. – Мы потеряли Куо.

Мусульманская боеголовка упала прямо на него. Ивао скажет потом, что, возможно, его тело каким-то образом и удержало снаряд от взрыва. Она вдавила его в землю, как червяка. Осталась только его бедная рука.

Бай уставился на руку, слишком ошеломлённый, чтобы пошевелиться. Смех Куо, казалось, всё ещё звенел у него в ушах. Куо точно рассмеялся бы, если бы увидел, как всё повернулось. В руке безошибочно узнавалась кисть Куо, и Бай обнаружил, что успел близко узнать её, до сих пор даже не осознавая этого, ведь так много часов они провели вместе в их маленькой землянке, пока Куо держал горшок с рисом или чайник над печкой или протягивал ему чашку чая или ракши, и его рука, как и всё остальное в нём, была частью жизни Бая, мозолистая и покрытая шрамами, с чистой ладонью и грязной тыльной стороной, она всё ещё была похожа на самого Куо, хотя его уже не было рядом. Бай снова опустился в грязь.

Ивао осторожно поднял оторванную кисть, и они провели с ней ту же прощальную церемонию, что проводили с более сохранными трупами, после чего отнесли её в один из поездов смерти для захоронения в крематории. Потом они выпили оставшийся ракши Куо. Бай молчал, и Ивао не пытался его разговорить. Руки Бая дрожали от привычной траншейной усталости. Что случилось с их волшебным зонтом? Что теперь делать без саркастичного смеха Куо, который защищал от смертельных миазмов?

Затем мусульмане перешли в наступление, и китайцы целую неделю были заняты обороной своих позиций, жили в противогазах, спускали карабин за карабином на призрачных феллахов и убийц, возникающих из жёлтого тумана. Лёгкие Бая снова ненадолго сдали, его пришлось эвакуировать; но в конце недели они с Ивао оказались в том же окопе, откуда начали, с новым отрядом, почти полностью состоящим из новобранцев из Аочжоу (родины черепахи, которая несёт на себе мир), зелёных южан, брошенных в бой, как запас пулемётных патронов. Они были так заняты, что казалось, с момента происшествия с боеголовкой прошло уже много времени.

– Когда-то у меня был брат по имени Куо, – объяснил Бай Ивао.

Ивао кивнул и похлопал Бая по плечу.

– Пойди глянь, не пришёл ли новый приказ.

Его лицо было чёрным от кордита [44] Один из видов нитроглицеринового бездымного пороха ( прим. ред. ). , чистыми оставались только рот и нос, где раньше была надета маска, и белые дорожки от слёз под глазами. Он был похож на марионетку в пьесе, где его лицо было маской страдающего асуры. Он провёл у пулемёта более сорока часов подряд, и за это время убил около трёх тысяч человек. Его глаза невидяще смотрели сквозь Бая, сквозь мир.

Бай, пошатываясь, побрёл по туннелю к пещере связи. Он нырнул в землянку и рухнул на стул, пытаясь отдышаться, но чувствуя, что продолжает падать, падать сквозь пол, сквозь землю, на воздушную подушку небытия. Скрип заставил его подняться на ноги; он оглянулся, чтобы посмотреть на того, кто уже занял место у радиоприёмника.

Это был Куо. Он сидел и улыбался Баю.

Бай выпрямился.

– Куо! – воскликнул он. – Мы думали, ты умер!

Куо кивнул.

– Я и умер, – сказал он. – И вы тоже.

Его правая рука была на своём месте, продолжая запястье.

– Снаряд взорвался, – сказал он, – и убил нас всех. С тех пор вы в бардо. Мы. А вы всё притворяетесь, что вас там ещё нет. Хотя не могу себе представить, зачем ты так цепляешься за этот адский мир, в котором мы жили. Ты чертовски упрям, Бай. Тебе нужно увидеть, что ты находишься в бардо, чтобы понять, что с тобой происходит. В конце концов, главное – это война в бардо. Битва за наши души.

Бай попытался сказать «да», потом «нет», а потом обнаружил, что лежит на полу пещеры, очевидно, упав со стула, что его и разбудило. Куо исчез, его стул был пуст. Бай застонал.

– Куо! Вернись!

Но комната оставалась пустой.

Позже, когда Бай дрожащим голосом рассказал Ивао о случившемся, тибетец бросил на него острый взгляд и пожал плечами.

– Возможно, он был прав, – сказал он, указывая вокруг. – А чем тут докажешь его неправоту?

Новый штурм, а потом внезапно им приказали отступать, дойти до задних линий и там сесть на поезда. На станции ожидаемо царил хаос, но люди, направив на них ружья, рассаживали их по вагонам, как скот, и поезда с визгом и лязгом отъезжали.

Ивао и Бай сидели в конце вагона, направляясь на юг. Время от времени они пользовались привилегиями офицерского чина и выходили на межвагонную сцепку, чтобы выкурить сигарету и полюбоваться нависшим над головой стальным небом. Они поднимались всё выше и выше, становилось всё холоднее и холоднее. Разреженный воздух обжигал лёгкие Бая.

Он сказал, указывая на проносящиеся мимо скалы и лёд:

– Может быть, это и есть бардо.

– Это просто Тибет, – ответил Ивао.

Но Бай прекрасно видел, что это место ещё более пустынно. Перистые облака серпами висли прямо над головой, как декорации, небо было чёрным и плоским. Это ни капельки не походило на реальность.

Но в каком бы царстве они ни были, в Тибете или бардо, в жизни или вне её, война продолжалась. Ночью крылатые ревущие летуны облегчённого типа жужжали над головами и сбрасывали на них бомбы. Прожекторы дуговых ламп пронзали темноту, пригвождая летунов к звёздам, и иногда те взрывались в брызгах падающего огня. Образы из сновидений Бая валились прямо с неба. Чёрный снег сверкал в белом свете низкого солнца.

Они остановились перед высоченным горным хребтом, очередной декорацией из театра грёз. Проход был настолько глубоким, что на таком расстоянии казалось, будто он ныряет под серое плато степи. Это ущелье и было их целью. Теперь их задача состояла в том, чтобы прорвать оборону и пройти на юг через этот проход, спустившись куда-то на уровень ниже этой вселенной. Предположительно, проход вёл в Индию, врата в нижний мир. И конечно же, врата эти были прекрасно защищены.

Защищавшие его «мусульмане» всегда оставались невидимыми за огромной снежной массой гранитных вершин, превосходящих любые горы на земле, горы асур и большие пушки, наведенные на них, пушки асур. Никогда ещё Баю не было так очевидно, что они втянуты в какую-то великую войну, где миллионы гибнут по какой-то не своей причине. Лёд и чёрные каменные клыки впивались в потолок звёзд, снежные знамёна струились по вершинам на муссонном ветру и сливались с Млечным Путём, становясь на закате пожаром асур, разгоравшимся горизонтально, как будто царство асур стояло перпендикулярно их собственному (возможно поэтому их жалкие кукольные сражения всегда шли так безнадёжно вкось). Большие мусульманские пушки стояли на южной стороне полигона, они их даже не слышали. Снаряды свистели меж звёзд, оставляя белые хвосты морозных узоров на чёрном небе. Большинство снарядов падало на гигантскую белую гору к востоку от большого перевала, окатывая её один за другим оглушительными взрывами, словно мусульмане сошли с ума и объявили войну камням земли.