Ким Робинсон - Годы риса и соли [litres]

– Им всё равно, – вынес вердикт Куо.

План состоял в том, чтобы сначала выпустить отравляющий газ, который настигнет их по склону внизу, гонимый ежедневным утренним восточным ветром. В первую же вахту пришла телеграмма от генерала: приступайте к атаке.

Однако сегодня утреннего ветра не было. Куо телеграфировал эту новость на четвёртый командный пункт сборки в тридцати ли по коридору, прося дальнейших распоряжений. Вскоре он их получил: приступайте к запланированной атаке. Газ.

– Нас всех убьют, – пообещал Куо.

Они надели маски, повернули клапаны на стальных баллонах, выпуская газ. Тот вырвался и пополз, тяжёлый, почти вязкий, ядовито-жёлтого цвета, утекая вперёд и вниз по небольшому склону, где лежал мёртвой зоной, закрывая обзор. И всё бы ничего, но его воздействие на тех, кому достались дефектные противогазы, будет катастрофическим. Без сомнения, мусульманам открылось ужасное зрелище – жёлтый туман, тяжело плывущий к ним, из которого затем выходят стена за стеной насекомоподобные монстры, стреляющие из ружей и пусковых установок. Тем не менее они вцепились в свои пулемёты и выпускали в них очередь за очередью.

Бай быстро погрузился в выполнение задания, прыгая от кратера к кратеру, используя насыпи земли и мёртвые тела в качестве щита и призывая солдат, укрывшихся в ямах, продолжать движение.

– Газ осаживается. Будет безопаснее, если вы вылезете из этих нор прямо сейчас. Мы должны прорваться через их линию обороны и остановить пулемётчиков.

И так далее, сквозь оглушительный грохот, который означал, что никто из них его не слышал.

Порыв обычного ровного утреннего ветерка согнал газовое облако над пустошью к мусульманским кордонам, и пулемётного огня стало меньше. Атака набирала скорость, повсюду у колючей проволоки суетились резчики, люди пробирались внутрь. И вот они оказались в мусульманских траншеях и направляли большие иранские пулемёты на отступающего врага, пока не иссякли боеприпасы.

И если бы у них было реальное подкрепление, то в этом моменте могло бы проклюнуться что-то интересное. Но из-за того, что поезда застряли в пятидесяти ли за линией фронта, а ветер опять погнал газ обратно на восток, мусульманские большие пушки открыли огонь уже по их линии наступления, и позиция прорыва стала невыносимой. Бай направил свой взвод в мусульманские туннели – держать оборону. День прошёл в суете криков, портативных телеграмм и радиосвязи. Куо крикнул ему, когда наконец пришёл приказ отступать; они собрали оставшихся в живых и двинулись назад по отравленной, разбитой, усеянной трупами земле, которая стала трофеем этого дня. Через час после наступления темноты они вернулись в окопы – и их было в два с лишним раза меньше, чем утром.

Далеко за полночь офицеры собрались в своей маленькой пещере, разожгли печь и варили рис, каждый в ловушке персонального рёва в ушах; они едва могли слышать друг друга. Так будет продолжаться ещё день или два. Куо всё ещё кипел от негодования, и не нужно было слышать его слов, чтобы видеть это. Он, казалось, пытался решить, следует ли ему перераспределить Пять Великих Ошибок кампании Ганьсу и отбросить наименьшую из предыдущих, или переименовать список в Шесть Великих Ошибок. Вот уж поистине собрание талантов, кричал он, держа горшок с рисом над горячими углями их маленькой печки, и его голые почерневшие руки дрожали. Кучка чёртовых дегенератов. Над их землянкой с пыхтением и лязгом проносились поезда первой помощи. В ушах звенело. Слишком много всего произошло, чтобы о чём-то говорить. Они ели под тишину рёва в ушах. Бая некстати начало рвать, и он не мог отдышаться. Пришлось смириться, когда его отнесли в один из госпитальных поездов. Он остался с кучей раненых, надышавшихся газа, умирающих людей. Весь следующий день ушёл на то, чтобы отъехать на двадцать ли на восток, и ещё один день он провёл в ожидании перегруженных медицинских бригад. Бай чуть не умер от жажды, но его выручила девушка в маске, подносившая по глотку воду, пока врач ставил ему диагноз – газовый ожог лёгких – и втыкал иголки в шею и лицо, после чего Баю стало гораздо легче дышать. Это придало ему сил выпить ещё воды, потом съесть немного риса, а потом уговорить врачей выпустить его из лазарета, прежде чем он умрёт там от голода или чужой инфекции. Он вернулся на передовую в конце кузова попутной повозки, запряжённой мулом. Уже ночью он проходил мимо широкой артиллерийской батареи, и жуткий вид огромных чёрных мортир и пушек, направленных в ночное небо, и крошечных фигурок, снующих под дуговыми лампами, заряжая пушки и прижимая руки к ушам (Бай тоже так сделал) в ожидании залпа, снова навёл его на мысль, что все они оказались в следующем мире и ввязались в войну асур, титаническое противостояние, в котором людей что муравьёв давило под колёсами сверхчеловеческих машин асур.

В пещере Куо посмеялся над Баем за то, что он так быстро вернулся («Ты как ручная обезьянка, от тебя не избавиться»), но Бай лишь сказал с облегчением: «Здесь безопаснее, чем в больнице», – и Куо снова рассмеялся. Ивао вернулся из пещеры связи с новостями: похоже, их нападение действительно послужило отвлекающим манёвром, как и сказал Куо. Воронка Ганьсу была пробита, чтобы занять мусульманскую армию, в то время как японские войска выполнили наконец своё обещание помочь, данное в обмен на свободу, которая в любом случае уже была получена, но могла быть оспорена, и японцы, ещё не истощённые войной, нанесли сильный удар по северному фронту, прорвали линию обороны, и стая обезумевших ронинов начала большое кровавое наступление, словно шутя продвигаясь на запад и на юг. Оставалось надеяться, что они прорвут и мусульманскую оборону и отступят из Ганьсу, оставив разбитых китайцев в покое на поле боя.

Ивао сказал:

– Думаю, у японцев нежелание, чтобы ислам завоевал мировое господство, пересилило ненависть к нам.

– Они умыкнут у нас Корею и Маньчжурию, – предсказал Куо. – И ни за что не вернут. Их и ещё парочку портовых городов. Теперь, когда мы обескровлены, они могут вить из нас верёвки.

– И пускай, – сказал Бай. – Пусть забирают хоть Пекин, если захотят, лишь бы это положило конец войне.

Куо взглянул на него.

– Я и не знаю, чьё господство было бы хуже, мусульман или японцев. Японцы те ещё крепкие орешки и точат на нас зуб. А уже после того как Эдо землетрясением сровняло с землёй, они вообще возомнили, что на их стороне боги. Они уже истребили всех китайцев в Японии.

– Нет, мы не перейдём в услужение ни к одной из сторон, – сказал Бай. – Китай несокрушим, забыл?

Предыдущие дни едва ли говорили в пользу этой присказки.

– Разве что самими китайцами, – отозвался Куо, – китайскими талантами.