Ким Робинсон - Годы риса и соли [litres]

– За что они так невзлюбили эту гору? – спросил Бай.

– Это Джомолунгма, – сказал Ивао. – Раньше она была самой высокой горой в мире, но мусульмане снесли пирамиду на её пике, и она стала второй по высоте после горы в Афганистане. Так что теперь самая высокая гора в мире – мусульманская.

Его лицо, как обычно, ничего не выражало, но голос звучал печально, как будто гора имела для него значение. Это беспокоило Бая: если уж Ивао свихнётся, значит, свихнулись все на Земле. Ивао сойдёт с ума последним. Возможно, так оно уже и было. Какой-то солдат из их отряда начал беспомощно плакать при виде мёртвых лошадей и мулов; вид мёртвых, разбросанных повсюду людских тел его не смущал, но раздутые трупы бедных животных разбивали ему сердце. В этом был свой странный смысл, но к горам Бай не испытывал сочувствия. В крайнем случае, на одного бога стало меньше. Такова цена борьбы в бардо.

По ночам холод достигал абсолютного стазиса. Звёздный свет мерцал на пустынном плато, Бай курил сигарету у отхожего места и размышлял о том, что может означать война в бардо. В этом месте души успокаивались, примирялись с реальностью, перед тем как отправиться обратно в мир. Вынесение приговора, оценка кармы, души, посланные назад для новой попытки или освобождённые в нирвану. Бай читал Ивао «Книгу мёртвых», оглядываясь вокруг и видя, как каждая её фраза описывает их плато. Живые или мёртвые, они шли по залу бардо, взвешивая свою судьбу. И так было всегда! Место такое же мрачное, как сцена без декораций. Они разбили лагерь в гравии и песке на краю серого ледника. Большие пушки были установлены, стволы подняты к небу. Орудия поменьше по стенам долины защищали от воздушных атак; эти огневые точки были похожи на старые монастыри-дзонги, которые всё ещё стояли кое-где на горных откосах.

Пришло известие, что прорыв будет произведён через Нангпа Ла, глубокий перевал, вспахивающий хребет. Один из старых соляных торговых перевалов, на много ли – лучший в обоих направлениях. Проводниками будут шерпы – тибетцы, которые переселились к югу от перевала. По другую его сторону каньон тянулся к их столице, крошечному базару Намче, ныне лежащему в руинах, как и весь мир. От Намче тропы вели прямо на юг, к равнинам Бенгалии. Да, это был отличный переход через Гималаи. Железная дорога заменит тропу в считаные дни, и тогда на Гангетскую равнину смогут отправить огромные китайские армии – или то, что от них осталось. Слухи летали, сменяясь ежедневно новыми. Ивао всю ночь провёл у радиоприёмника.

Баю это показалось переменой в самом бардо. Переходом в следующую комнату, тропический адский мир, забитый древней историей. Поэтому битва за перевал будет особенно жестокой, как любой переход между мирами. Артиллерия двух цивилизаций сосредоточилась с обеих сторон. Сход снежных лавин на гранитных откосах происходил часто. Тем временем взрывы на вершине Джомолунгмы продолжали занижать её высоту. Тибетцы воевали как преты, когда видели это. Ивао, казалось, смирился:

– У них есть поговорка о горе, приходящей к Мухаммеду. Только не думаю, что это имеет значение для матери-богини.

И всё же это ещё раз напомнило им, насколько безумны их противники. Невежественные фанатичные последователи жестокого культа пустыни, обещавшие вечность в раю, где оргазм от секса с прекрасными гуриями длился десять тысяч лет, – неудивительно, что среди них так часто встречались самоубийственные смельчаки, которые только и ждали смерти и потому были безрассудны в своём наркотическом угаре, которому трудно было противостоять. Да, они действительно славились как любители бензедрина и курильщики опиума, всю войну проводившие в беспокойном дурмане, который разжигал в них звериную ярость. Большинство китайцев были бы и рады присоединиться к ним в этом, и опиум, конечно, проник в китайскую армию, но его запасы были ограничены. Однако у Ивао были здесь связи, и пока все готовились к нападению на Нангпа-Лу, он раздобыл наркотик через военных полицейских. Они с Баем курили опиум в сигаретах и пили, разводя на спирте вместе с гвоздикой и траванкорскими таблетками, которые якобы обостряли зрение и притупляли эмоции. Это неплохо помогало.

В итоге здесь, на высокой площадке бардо, собралось столько знамён, дивизий и крупнокалиберных орудий, что Бай и сам поверил слухам о том, что вот-вот начнётся всеобщее наступление против Кали, Шивы или Брахмы. В пользу этого говорило, по его наблюдению, и то, что многие дивизии состояли из опытных солдат, а не из неотёсанных мальчишек, крестьян и женщин с большим боевым опытом на островах или в Новом Свете, где бои шли особенно интенсивно и где они, по их словам, уже одержали победу. Другими словами, здесь собрались именно те солдаты, которые, скорее всего, уже были убиты. Они и выглядели мертвецами. Они курили сигареты, как мертвецы. Армия мертвецов, собранных вместе, готовая вторгнуться на богатый юг живых.

Луна то прибывала, то убывала, а бомбардировка невидимого врага по ту сторону хребта продолжалась. Флотилии летунов серпами проносились через перевал и никогда не возвращались. На восьмой день четвёртого месяца, в день зачатия Будды, началось наступление.

Перевал был заминирован, и когда солдаты на линии непосредственной обороны были убиты, а оставшиеся отступили на юг, в хребтах, охранявших перевал, прогремели взрывы, и камни обрушились на широкую седловину. Гора Чо-Ойю потеряла часть своей массы в этом взрыве. С несколькими полками, защищающими проход, было кончено. Бай наблюдал снизу и задавался вопросом: куда попадает человек, когда умирает в бардо? То, что отряд Бая не попал в первую волну, было лишь делом случая.

Оборонительные сооружения были погребены вместе с первой волной китайцев. После этого перевал принадлежал им, и они могли начать спуск по гигантскому, прорезанному ледником каньону на юг, к Гангской равнине. Их атаковали на каждом шагу, главным образом дальними бомбардировками, а также ловушками и огромными минами, заложенными на тропах в стратегических точках. Они обезвреживали их или детонировали, неся случайные потери, когда это не удавалось, восстанавливая дорогу и железнодорожное полотно по мере спуска. В основном дорожные работы велись на большой скорости, так как мусульмане отступили на равнину; теперь им оставалось вести только максимально дальнюю бомбардировку с воздуха – снаряды летели аж из-за Дели, беспорядочные и нелепые, до тех пор пока не достигали цели.

Попав в глубокий южный каньон, они оказались в другом мире. Баю даже пришлось усомниться, действительно ли они находятся в бардо. Если и так, то определённо на новом его уровне: жарко, влажно, зелено, деревья, кусты и травы рвутся из чёрной почвы и заполняют всё вокруг. Даже камень здесь казался живым. Возможно, Куо солгал и он вместе с Ивао и остальными всё это время был жив, находясь в реальном мире омертвевшим от смерти. Какая ужасная мысль! Если реальный мир становится бардо, и оба мира – суть одно… Бай коротал беспокойные дни, никак не приходя в себя от потрясения. После стольких страданий, он опять переродился в свою собственную жизнь, и жизнь продолжалась, отпущенная ему, будто и не было никакого перерыва, а лишь мгновение жестокой иронии; несколько дней безумия, и он перешёл в новое кармическое существование, оказавшись в ловушке прежнего проклятого биологического цикла, который, по какой-то причине, превратился в отличный симулякр преисподней, точно сломалось кармическое колесо и отделились шестерни, связывающие жизнь кармическую и биологическую, исчезли границы, и он болтался там, ничего не понимая, жил то в физическом мире, то в бардо, то во сне, то наяву, и очень часто эти переходы происходили без предупреждения, сразу, без причины и объяснений. Годы, проведённые в Ганьсуйском коридоре; вся жизнь, как Бай сказал бы раньше, стала почти забытым сном, и даже мистически-странная высота тибетской равнины уже казалась нереальным воспоминанием, которое трудно было удержать в памяти, хотя оно было отпечатано на его сетчатке и он всё ещё смотрел сквозь него.