Ким Робинсон - Годы риса и соли [litres]

Они направлялись к горам. Их хорошо кормили и поили чаем, горьким, как квасцы; а позже, во время музыкального обряда, угостили маленькими чайными листьями в маленьких же мешочках – это были те же рваные зелёные листья, которые жевали в первую ночь их охранники. Листья тоже оказались горькими на вкус, но вскоре рот и горло от них онемели, и тогда Кеим почувствовал себя лучше. Листья бодрили не хуже чая или кофе. Он сказал Бабочке и своим матросам тоже жевать листья. Сила, тонко заструившаяся по его нервам, дала достаточно энергии ци, чтобы задуматься о побеге.

Казалось маловероятным, что И-Чинь сможет пересечь весь землисто-золотой город и повторить их путь, но Кеим не прекращал в это верить с какой-то яростной надеждой, которую чувствовал всякий раз, как смотрел на лицо Бабочки, ещё не тронутое сомнениями и страхом; происходящее казалось ей просто очередным этапом путешествия, которое и до того складывалось очень необычно. Нынешние впечатления даже увлекали её своими птичьими цветами, золотом и высокими горами. Казалось, высота, на которую они поднялись, не оказывала на неё никакого воздействия.

Кеим начал понимать, что облака, теперь часто проплывавние под ними, существовали в воздухе более холодном и менее насыщенном, чем живительный солёный бульон, которым они дышали на поверхности моря. Однажды он уловил дуновение этого морского воздуха – или, возможно, только запах соли, ещё остававшейся в его волосах, – и теперь жаждал его, как пищи. Он изголодался по воздуху! Он содрогнулся, представив, как высоко они поднялись.

И они всё ещё не пришли. Они поднялись на гребень, покрытый снегом. Тропа была утоптана до глянцевого плотного белого вещества. Им выдали мягкие сапоги на деревянной подошве с мехом внутри, тяжёлые туники и покрывала с прорезями для головы и рук, всё в скрупулёзном орнаменте из шашечек, с маленькими рисунками в каждом квадратике. Покрывало, которое вручили Бабочке, оказалось таким длинным, что казалось, будто она облачена в рясу буддийского монаха, оно было сшито из такой дорогой ткани, что Кеим внезапно испугался. С ними путешествовал ещё один ребёнок, мальчик, как показалось Кеиму, хотя он не был в этом уверен, и этот ребёнок тоже был одет во всё самое лучшее, как облачённый в мантию жрец.

Вышли к месту привала, где в снегу лежало несколько плоских камней. В углублении этой платформы они развели большой костёр, а вокруг установили несколько юрт. Похитители устроились на покрывалах и поели, после чего было выпито много чашек ритуального горячего чая, пива и бренди; затем они провели церемонию в честь заходящего солнца, которое скрылось в облаках, летящих над океаном. Они поднялись уже высоко над облаками, но огромный вулкан на востоке пронзал небо цвета индиго, и его снежные склоны светились ярко-розовым в первые послезакатные моменты.

Ночь была промозглой. И снова Кеим обнимал Бабочку, просыпаясь от страха всякий раз, когда она шевелилась. Время от времени у девочки как будто останавливалось дыхание, но через несколько секунд она делала новый вдох.

На рассвете их разбудили, и Кеим был благодарен за горячий чай и плотный завтрак, которым их накормили; затем им дали пожевать ещё зелёных листьев, хотя последнее было преподнесено богом-палачом.

Они начали подниматься по склону вулкана, когда тот ещё выглядел серым снежным склоном под белым рассветным небом. Океан на западе был скрыт облаками, но когда они рассеялись, огромная синяя плоскость лежала далеко-далеко внизу и казалась Кеиму родной деревней или детством.

По мере подъёма похолодало, и идти стало трудно. Снег под ногами был хрустким, и ледяные осколки его звенели и сверкали. Он был невероятно ярким, но всё остальное казалось слишком тёмным: иссиня-чёрное небо, вереница тусклых людей. Глаза Кеима слезились, и слёзы замерзали на его лице и в тонких седых бакенбардах. Он шёл, осторожно переставляя ноги по следам, оставленным идущими впереди стражниками, и неуклюже протягивал руку назад, чтобы держать Бабочку и вести её за собой.

Наконец, когда он уже давно забыл смотреть вверх, не ожидая, что когда-нибудь хоть что-нибудь изменится, снежный покров сошёл. Показались голые чёрные скалы, торчащие слева и справа, и особенно впереди, где выше уже ничего не осталось.

Действительно, они достигли пика: широкая беспорядочная россыпь камней, похожая на раскуроченную и заледеневшую грязь, смешанную со льдом и снегом. На самой высокой точке горного хребта торчало несколько шестов, на которых развевались тряпичные ленты и флаги, как в тибетских горах. Возможно, они были тибетцами.

Жрец в плаще, бог-палач и стражники собрались у подножия этих камней. Детей подвели к священнику, пока стражники силой удерживали Кеима. Он отступил назад, словно сдаваясь, сунул руки под одежду, как будто они замёрзли, что соответствовало правде, и нащупал холодную, как лёд, рукоятку ружья. Он взвёл курок и вытащил оружие из-под своей накидки – теперь оно было укрыто только одним покрывалом.

Детям дали ещё горячего чая, который они охотно выпили. Жрец и его приспешники пели, обратив взоры на солнце, стуча в барабаны, ритм которых болезненной пульсацией отдавался за полуслепыми глазами Кеима. У него жутко болела голова, и всё вокруг напоминало тени реальных вещей.

Внизу, по снежному склону, быстро поднимались фигуры. Они были завёрнуты в покрывала местного производства, но Кеиму они показались похожими на И-Чиня и его команду. Гораздо ниже них по склону в погоню бросилась ещё одна группа людей.

Сердце Кеима и до того выскакивало из груди, теперь же оно забилось, как бой обрядовых барабанов. Бог-палач вынул золотой нож из деревянных ножен изящной работы и перерезал мальчику горло. Он слил кровь в золотую чашу, и на солнце от неё пошёл пар. Под звуки барабанов, труб и молитву тело завернули в саван из мягкой клетчатой ткани и бережно опустили на вершину, в расщелину между двумя большими камнями.

Палач и жрец в мантии повернулись к Бабочке, которая беспомощно вырывалась из чужих рук. Кеим вытащил ружьё из-под покрывала, проверил кремень и обеими руками навёл оружие на бога-палача. Он что-то выкрикнул и затаил дыхание. Стражники двинулись на него, и палач посмотрел в его сторону. Кеим нажал на спусковой крючок, и ружьё выстрелило, выпустив клуб дыма, отбросив Кеима на два шага назад. Бог-палач отлетел и заскользил по снегу, обильно истекая кровью из горла. Золотой нож выпал из его разжавшейся ладони.

Наблюдатели ошеломлённо уставились на бога-палача; они не поняли, что произошло.

Кеим продолжал держать их на прицеле, пока рылся в поясной сумке в поисках заряда, поршня, дроби и пыжа. Прямо у них на глазах он перезарядил пистолет и пару раз резко прикрикнул, что заставило их подпрыгнуть.